Огненный царь
Шрифт:
– Сам же Александр в письме к матери говорит, что он получил некие тайные предсказания, о которых по возвращении расскажет ей одной.
О чем он хочет сказать ей… что еще он узнал… как будто ему и так недостаточно знания… одноглазый накормил его так, что народы задрожали…
Она вздрогнула… что ей дано… когда-то по закону Эпира, несовершеннолетние дети не могли стать царями… Дядя… Арриба… Арибба, дядя Мирталы и Александра…
…делить царство с детьми
… она когда-то была царской дочерью…
– Жрец, желая дружески приветствовать Александра, обратился к нему: «О пайдион!» («О, дитя!»), но из-за своего варварского произношения выговорил «с» вместо «н», так что получилось «О пайдиос!» («О, сын Зевса!»).
– Александру пришлась по душе эта оговорка!
– Бог назвал его сыном Зевса.
– Ничего смешного. Не всем удавалось даже представить, что сделал Александр.
Недавно я слушал в Египте Псаммона; из всего им сказанного больше всего мне понравилась мысль о том, что всеми людьми управляет Бог. Ибо руководящее начало в каждом человеке – Божественного происхождения. Философ так считает… Сам же я думаю, что Бог – это общий отец всех людей, но что он особо приближает к себе лучших из них.
– Говорят, что Александр держит себя по отношению к варварам очень гордо – так, словно совершенно убежден, что он происходит от богов и сын бога; с эллинами же он ведет себя сдержаннее и менее настойчиво требует, чтобы его признавали богом.
– Говорят… говорите вы тоже…
– В письме к афинянам по поводу Самоса он пишет: «Я бы не отдал вам этот свободный и прославленный город, но уж владейте им, раз вы получили его от того, кто был тогда вашим властелином и назывался моим отцом». При этом он имел в виду Филиппа.
Несчастный человек… без родины… без отца… мать же… кто бы мог подумать…
– Александр очень возмущался тем, что Олимпиас в его отсутствие жестоко расправилась с Клеопатрой.
– Какой Клеопатрой? Которой?
– Последняя жена Филиппа. Племянница Аттала.
– А… Да-да. Конечно. Как могло быть иначе. После смерти Филиппа. Аттал должен был беречь царя, как зеницу ока. Тот, впрочем, не сберег и собственное око…
Не только себя, но и часть себя.
– Вы знаете, что сказал раненный Александр? А… Он… раненный стрелой и испытывая жестокие страдания, Александр сказал: «Это, друзья, течет кровь, а не Влага, какая струится у жителей неба счастливых!
– Смейтесь, сколько хотите… Однажды, когда раздался сильный удар грома, и все испугались, присутствовавший при этом софист Анаксарх обратился к Александру: «Ты ведь не можешь сделать ничего похожего, сын Зевса?» «И не хочу. Зачем мне внушать ужас своим друзьям, как ты это советуешь? – ответил Александр смеясь. – Тебе ведь не нравится мой обед потому, что ты видишь на столах рыб, а не головы сатрапов».
– В самом деле, говорят, что, увидев рыбешек, присланных царем Гефестиону, Анаксарх сказал нечто подобное, желая высмеять тех, кто, подвергая себя опасностям, ценой великих усилий добивается славы, но в наслаждениях и удовольствиях мало или почти совсем не отличается от обыкновенных людей.
– Из
– Но он очень странный… Ликон Скарфийский, со славою игравший на сцене, добавил к своей роли в какой-то комедии строку, в которой заключалась просьба о десяти талантах. Александр засмеялся и подарил их актеру.
Гибель империи
– Вот последние новости. Дарий прислал своих друзей с письмом к македонскому царю, предлагая Александру десять тысяч талантов выкупа за пленных, все земли по эту сторону Евфрата, одну из дочерей в жены, а также свою дружбу и союз. Когда Александр сообщил об этом предложении приближенным, Парменион сказал: «Будь я Александром, я принял бы эти условия». «Клянусь Зевсом, я сделал бы так же, – воскликнул Александр, – будь я Парменионом!» Дарию же Александр написал, что тот может рассчитывать на самый радушный прием, если явится к македонянам; в противном случае, он сам пойдет на персидского царя.
– Кто бы сомневался…
– Когда жена Дария умерла родами, Александр не скрывал своего огорчения и приказал похоронить царицу со всей пышностью, не жалея никаких расходов. Тирей, один из евнухов, которые были захвачены вместе с персидскими женщинами, бежал из македонского лагеря и, проделав долгий путь верхом, добрался до Дария, чтобы сообщить ему о смерти жены. Громко зарыдав, царь стал бить себя по голове и воскликнул: «О, злой рок персов! Жена и сестра царя живой попала в руки врага, а скончавшись, была лишена царского погребения!» «Но, царь, – перебил его евнух, – что касается похорон и подобающих царице почестей, у тебя нет оснований жаловаться на злую судьбу персов. Ни госпоже моей Статире, пока она была жива, ни твоей матери, ни дочерям не пришлось ни в чем нуждаться. Они пользовались всеми теми благами и преимуществами, что и прежде, за исключением только возможности видеть исходящий от тебя свет, который, по воле владыки Оромазда, вновь воссияет в былом блеске. Когда же Статира умерла, не было таких почестей, которых бы ей не воздали, и даже враги оплакивали ее. Ведь Александр столь же милостив к побежденным, сколь страшен в битве».
После того, как Дарий выслушал этот рассказ, волнение и скорбь вызвали у него чудовищное подозрение, и, отведя евнуха подальше в глубь палатки, он сказал: «Если ты сам, подобно военному счастью персов, не перешел на сторону македонян и по-прежнему считаешь меня, Дария, своим господином, заклинаю тебя великим светом Митры и правой рукой твоего царя, скажи мне, не оплакиваю ли я сейчас лишь меньшую из бед, постигших Статиру, и не поразили ли нас еще более жестокие беды, пока она была жива? Не лучше ли было бы для нашей чести, если б в злосчастьях наших столкнулись мы с врагом кровожадным и жестоким? Разве стал бы молодой человек воздавать такие почести жене врага, будь его отношение к ней чистым?» Не успел царь произнести эти слова, как Тирей упал к его ногам, умоляя не обвинять Александра понапрасну и не бесчестить покойную жену и сестру свою. Не следует, говорил он, попав в беду, лишать себя самого большого утешения – сознания, что ты побежден человеком, обладающим сверхчеловеческой природой. Тирей призывал Дария отдать дань восхищения тому, чья скромность в обращении с персидскими женщинами даже превосходит храбрость, проявленную им в столкновении с персидскими мужами. Истинность своих слов евнух подтвердил страшными клятвами.