Огненный цикл. Сборник научно-фантических рассказов
Шрифт:
— Выгляни во двор и скажи, что ты видишь, — попросила она Билла, когда они вдвоем сидели на качелях на ее тихой веранде.
— Что ж, поглядим, — сказал он с серьезным видом, как бывало нередко, хотя она знала — он вовсе не принимает ее всерьез. — Вижу траву. Да, вот она. И лунный свет, разумеется. И тень от старого дуба, и еще асфальтовая дорожка в трещинах, и живая изгородь…
Бетти-Энн хотела объяснить, что можно видеть не только самые предметы, но и связь между ними или какую-то одну из многих связей, благодаря которым образуется особый стройный
— Прежде всего существует одушевленность и неодушевленность, — сказала она. — Погляди, как они уравновешивают друг друга. Смотри, как податлива одушевленность и как жестка неодушевленность. Взгляни — трава и дуб одушевлены, а асфальтовая дорожка и тени — нет. Смотри, листья, кажется, так и впивают лунный свет, а кора дерева никак его на воспринимает.
— Гм, — промычал Билл, еще словно бы всерьез, а потом, уже не притворяясь, обернулся к ней и заразительно рассмеялся.
— Твоя хорошенькая головка полна звезд.
«Не понял», — подумала Бетти-Энн. Или, точнее, пожалуй, он услышал ее слова, понял их смысл, но не почувствовал, как чувствует она, их глубинную суть, их верность и правду. Но он не отмахнулся от нее, смеялся не холодно, а дружески, значит, все хорошо.
В последнее школьное лето Билл уехал на Восток повидаться с матерью, она была в разводе с его отцом и жила в Нью-Йорке, а когда в начале осени Бетти-Энн снова встретилась с ним, она увидела, что за эту поездку он повзрослел и поумнел, и с удовольствием поняла, что ждала его.
Начался последний школьный год, и они ходили вдвоем в кино, и бродили по тихим улицам, и пили кока-колу в аптеке Грей-Рейнолуа, и хохотали на переменах, И худое лицо Билла было красиво.
Но ему скоро предстояло идти в армию, и оттого всякий раз, как руки их соприкасались, неопределенность кружила им головы и еще теснее сближала, хотя и грозила оторвать их друг от друга.
Как хотелось Бетти-Энн, чтобы предстоящая разлука оказалась лишь страшным сном. Как хотелось, — впрочем, она понимала, что даже мечтать об этом глупо, — как-нибудь заменить его, или пусть бы он ненадолго заболел, и она сама его выходит… Но были и другие мечты — тихие, покойные, полные почти материнской нежности, и ей верилось, что, если они будут вместе изо дня в день, он непременно научится ее понимать, ведь ей это так нужно.
Но вот снова настала весна, день отъезда Билла приближался, и жизнь их становилась все мучительней, все безнадежней, и однажды вечером Бетти-Энн вдруг каким-то шестым чувством поняла, что мечты ее разбиты. Билл смотрел на нее отчужденно, сердито, а ей было больно, она всем сердцем отчаянно тянулась к нему, и потом ей надолго запомнилось, как по-детски глупо она себя вела и этим только еще дальше его отталкивала. В конце концов она, к своему стыду, расплакалась и горько и несправедливо его упрекнула:
— Тебе нужна женщина с двумя руками, да?
И вот уже мечта ее рассыпалась в прах, и ничего нельзя поправить; и даже в ту горькую минуту, когда она в отчаяньи бросила ему эти слова, она знала, что впервые в жизни попыталась
Потом пришла печаль; ей уже никогда больше не узнать счастья, да, она смирилась, никогда она не будет счастлива. Так она сидела в темноте, смотрела на звезды, и волна за волной ее захлестывала тоска.
Мир вокруг был тих, покойно печален, и покойно печален воздух, и листья тоже источали покойную печаль, и сама жизнь была исполнена печали.
Первая неделя тянулась бесконечно; в душе непрестанно звучала чуть слышная печальная, тоскливая, грустная мелодия, оттеняя каждый ее шаг, каждый самый обыденный разговор.
Еще через две недели — ровно через три недели после того, как Билл исчез, исчез, хотя каждый день в школе она видела его отчужденное лицо, — Дейв подозвал ее и без предисловий сказал:
— Хочешь поступить осенью в колледж Смита?
В первую минуту Бетти-Энн была ошеломлена. Тогда Дейв объяснил, что Ли Стими, бывшая питомица этого колледжа, уже несколько лет старалась добиться для нее стипендии, и вот благодаря выдающимся успехам Бетти-Энн в старших классах и стараниям мисс Стими стипендия обеспечена.
Первая мысль Бетти-Энн была о Дейве и Джейн, и она, запинаясь, заговорила о том, что это несправедливо, они уже и так сделали для нее слишком много; нельзя ей учиться на Востоке, это будет стоить им больших денег. Но Дейв спокойно стоял на своем — она должна ехать, а потом Джейн сказала: «Нам удалось кое-что отложить на этот случай», и в конце концов Бетти-Энн согласилась поехать, если только ей дадут стипендию; она вышла из комнаты гордая, веселая и счастливая и лишь минут через пятнадцать вспомнила, что жизнь печальна.
Бетти-Энн ехала поездом из Канзас-Сити (туда она прилетела из Бостона); неторопливый состав этот останавливался, кажется, у каждой фермы, и ей никак не удавалось заснуть. Примирившись с мыслью, что придется бодрствовать всю ночь, она смотрела в окно и постепенно начинала понимать, до какой степени переменился ее взгляд на мир за короткое время — меньше одного семестра, что она провела в колледже Смита. Когда поезд с лязгом остановился на крошечной станции, она невольно ощутила одиночество, безжизненность, замкнутость станционного здания и сонной главной улицы.
Позади, на Востоке, лежит иной мир. Она его еще не понимает — он слишком для нее нов, но богат обещанием, как утренняя заря. Ей уже успели приоткрыться новые горизонты. Новые представления — самые неожиданные, обо всем на свете — были точно ключи, что отворяют двери в неведомые, но заманчивые дали, и она чувствовала себя маленькой и растерянной.
Что делать мне с этим печальным и забавным миром, как найти в нем себе место? Что нужно мне понять, чтобы и меня понимали? И когда придет понимание, что должна я делать дальше, в чем мой долг? Если бы только знать, если бы знать…