Огненный лис
Шрифт:
Первая же неделя в камере поставила его на грань нервного истощения и физической немощи.
Виктор попытался с ходу запрыгнуть на ступеньку, но тело не послушалось. Оступившись, он с выпученными глазами распластался на земле, перегородив собой проход.
Сразу подняться не получилось — мешали буханка хлеба и банка рыбных консервов в руках, выданные вместо сухого пайка на дорогу.
— Ну что же ты, земляк? Кувыркаешься… — Раздался дружный хохот сверху. Потом кто-то добавил:
— Прямо, циркач! Давай, шевели поршнями.
Виктор снова попробовал встать, но чья-то сильная рука уже подхватила его за шиворот и втянула внутрь фургона:
— Давай, циркач!
Окон не было, свет проникал только через открытую дверь, поэтому в спецмашине царил холодный полумрак.
Втиснувшись на свободное место, Рогов попытался разглядеть попутчиков. Но удалось ему это лишь после того, как зэки дружно закурили — и огоньки спичек и сигарет начали выхватывать из темноты одно за другим суровые, угловатые лица.
Шум и суета на улице довольно скоро прекратились.
Лязгнула внутренняя решетка, за ней дверь фургона…
— Все. Тронулись. — Расположившийся напротив Виктора зэк загасил окурок о подошву и обратился к находящемуся тут же, внутри, но по другую сторону решетки конвоиру:
— Слышь, деревяшка? Открой вентиляцию.
— Нэт, — ответил солдат, уроженец солнечной Средней Азии.
— Ну, дышать же невмочь!
— Нэт. Тэбе гаворю…
— Открой! — Рявкнули из темноты. — А не то автозак раскачаем.
— Нэт, — вновь отказал конвоир и добавил ещё что-то на родном своем языке.
— Чего он там?
— А пес его знает, — откликнулся зэк, пообещавший раскачать машину. Разве разберешь? Не калды-балды, говорит… бешбармак.
Снова грянул дружный хохот. Кто-то, поддавшись общему настроению, крикнул:
— А ну, давай, братва! Навались!
Зэки равномерно распределились вдоль бортов машины и начали попеременно приседать, словно качаясь на детских качелях. Потребовалось совсем немного времени, чтобы спецавтомобиль стал похож на попавший в бурю крейсер.
— Перекрити, слишь! — Завопил конвоир. Выпустив из рук автомат, сын Востока судорожно вцепился в решетку. — Перекрити!
Поведение солдата вызвало новый всплеск агрессивности и восторга, несмотря на то, что автозак шел на приличной скорости и в любую секунду мог перевернуться.
— Н-на! — Кто-то из заключенных изо всей силы саданул конвоиру каблуком по пальцам.
Тот взвыл от боли и потянулся за оружием:
— Перекрити! Стырылять мене станет!
— Валяй, козел вонючий! — Крикнул один из зэков, припав лицом к решетке. — Лупи! Век воли не видать… У меня восьмая ходка, вся жопа в шрамах.
Новая волна истерического хохота чуть не развалила фургон на части. Люди, загнанные в душное, тесное чрево обезумели — самовозбуждаясь, они строили конвоиру нечеловеческие гримасы, топали изо всех сил, подвывали, улюлюкали…
И Рогов, поначалу ужаснувшийся происходящему, вскоре вместе со всеми рычал, корчил рожи и бесновался.
В конце концов, под лавку полетела буханка хлеба и консервы. Виктор уперся в обитый железом пол и изо всей силы ударил локтями в борт фургона:
— Навались, ребята! Ломай её, паскуду — на волю пора.
Гомон разом стих.
Люди, словно окаменев, замерли на своих местах. Насторожился и конвоир, направив ствол автомата прямо в грудь Виктору.
— Это ты брось, земляк, — приглушенно сказал кто-то из темноты. — Так недолго и полосу схлопотать. Или — пулю от этой чурки…
— А что за полоса-то? — Смутился притихший вместе со всеми Рогов.
— Схлопочешь — узнаешь…
— В зоне, говорят, на всех карточки такие заводят, — пояснил один из тех, что оказались поближе. — Если на ней менты тебе полоску нарисуют значит, склонен к побегу. Каждые два часа отмечаться и прочие неудобства…
Весь оставшийся до вокзала путь ехали в полной тишине. Даже курить никто не рещался — все ждали развязки.
— Точно говорю, отметелят нас всех при посадке в «столыпин», — нарушил молчание пожилой зэк и стал укутываться, несмотря на духоту, в большую ватную телогрейку.
Видать, бывалый человек — не ошибся.
Прежде чем очутиться в вагоне, каждый «этапник» пробегал сквозь плотно сомкнутый строй солдат внутренних войск.
Били сильно и больно — прикладами автоматов.
Самые хитрые из осужденных успели надеть зимние шапки, но выяснилось, что те, у кого их не оказалось, пострадали даже меньше: по голове им, во всяком случае, старались не попадать.
Рогову же, как ни странно, вообще повезло. Видимо, конвоиры, сплошь кавказцы и азиаты, приняли черноволосого, смуглого Виктора за своего и лишь имитировали удары.
В вагоне зэков распихали в зарешеченные купе — по восемь человек.
— Ах ты, блядь! — Выругался Рогов, карабкаясь на верхнюю полку.
— Чего бесишься, Циркач? — спросил у него тот самый парень, что помог забраться в автозак.
— Да понимаешь, — машинально ответил Рогов. — Хлеб и рыбу в машине забыл.
Только потом он спохватился и узнал собеседника:
— О, это ты? Ты меня за шкирку тянул?
— Ну, вроде я.
— Спасибо. Давай, залазь сюда.
Новый знакомый бесцеремонно отпихнул кого-то и уселся рядом с Виктором:
— Душновато здесь будет, когда чифир варить начнут.
— Как это — варить? — Удивился Рогов. — Здесь же нечем.
Сосед усмехнулся:
— Первоходчик?
— Да.
— Понятно… — Он подпер голову рукой и пояснил:
— Разожгут прямо на полу костерчик небольшой. Насыпят в банку жестяную чай — и сварят.
— А дрова?
— Ну, ты вообще! Тряпье-то на что? Бумага?
— А вагон не может загореться?
— Да и х… с ним! — Отмахнулся зэк. — Не вагон-то и был.
«Столыпин» вздрогнул. Послышался характерный лязг.