Огненный остров
Шрифт:
Эусеб искоса глянул на золото и, словно тяжесть монет его давила, машинально столкнул их коленом с постели на ковер.
Затем, когда над ним склонилось прелестное лицо Эстер, губы Эусеба нежно коснулись лба жены.
– Разве ты не счастлив оттого, что богат? – продолжала она. – Разве ты не гордишься, видя богатые украшения на своей жене?
Эусеб с любовью посмотрел на нее.
– Знаешь, – снова заговорила она, – теперь я не решилась бы показаться тебе в той бедной одежде, которую носила раньше. Мне кажется, видя меня такой, ты меньше любил
Эусеб сделал над собой усилие и, в первый раз отвечая на мысль своей жены, произнес:
– Разве не такой я увидел тебя впервые? Разве не такой полюбил? Не была ли ты прекрасна и не любила ли меня прежде, чем стала богатой?
– Значит, ты все еще любишь меня? – спросила Эстер, видя, к какому незначительному успеху привело рекомендованное нотариусом Маесом средство, и почерпнув в нежности мужа идею испытать другой способ.
– Да, – отвечал Эусеб, – люблю более, чем когда-либо прежде.
– Я полагаюсь на твою любовь, но иногда боюсь, что у меня ее не станет.
Эусеб пожал плечами.
– Этого не может быть!
– Я надеюсь на это, – повторила она. – И все же, по-моему, самые глубокие и искренние чувства, как и все на земле, должны иметь свой предел.
– Кто это сказал? Кто сказал? – сильно побледнев, закричал Эусеб.
– Очень образованный и глубоко знавший людей человек, тот, кому мы обязан своим нынешним счастьем.
– Ты говоришь о докторе Базилиусе?
– О нем самом.
– О! Доктор Базилиус! – Эусеб судорожно приподнялся на постели и прижал руки ко лбу, словно хотел сдержать прилив крови. – Доктор Базилиус! О, Господи! Так это правда, это был не сон?
– Правда, что его искусство спасло мне жизнь, правда, что его доброта обогатила нас, – ответила Эстер, которая испугалась, что зашла слишком далеко, когда увидела, в какое возбуждение пришел ее муж. – Вот что правда.
Но Эусеб уже не слушал ее. При упоминании о докторе он сделался бледным как привидение, его блуждающие глаза ничего не различали, язык заплетался; похоже было, что жестокая горячка первого периода болезни вновь готова была охватить его.
– Доктор Базилиус! – говорил он. – Да, я вспоминаю! Малайский крис, сделка, три трупа, фризка, негритянка, желтая женщина с холодными, страшными глазами, проникающими вам в сердце, словно сталь ножа. А! Так это было правдой, мне это не приснилось, я видел, видел это! Сюда, Эстер! Не оставляй меня ни на минуту, слышишь? Оставайся всегда на моей груди, прижавшись к моему сердцу, иначе… иначе придет он, человек с сатанинским смехом, и разлучит нас!
И несчастный, обхватив руками Эстер, так же крепко прижимал ее к груди, как в ту ураганную ночь, ночь, когда она была в агонии и он думал, что потерял ее, а доктор вернул ему жену.
Все его жесты, движения, все это неистовство сопровождалось потоком бессвязных слов. Эстер боялась теперь не только горячки, но и безумия.
– Друг мой, друг мой, – повторяла она, покрывая поцелуями лицо и руки мужа, – во имя Неба, успокойтесь!
Но он, вместо того чтобы успокоиться, дрожал
– Нет, – говорил он, – нет, есть лишь одно средство избежать этого: покинуть проклятую страну, населенную тенями и призраками, которые хотят тебя отнять у меня, моя любимая. О, уедем, уедем!
И, сделав последнее усилие, Эусеб выскочил из постели, увлекая за собой Эстер, и упал без чувств посреди комнаты.
Эстер подумала, что он мертв, и стала громкими криками звать на помощь всех врачей, которые лечили Эусеба. К счастью, ни один из них не явился, и спустя четверть часа Эусеб вновь открыл глаза.
IX. Попытки отъезда
Этот страшный кризис был началом выздоровления.
Эусеб проснулся немного более спокойным, но мысль об отъезде теперь полностью овладела его умом.
Эстер была далека от того, чтобы противиться воле мужа, и сказала, что готова последовать за ним на край света, как только у него будет достаточно сил для путешествия; эта надежда произвела то чудо выздоровления, которое медицина бессильна была совершить. В самом деле, под властью убеждения, что от улучшения его здоровья более или менее зависит близость отъезда, больной поправлялся намного быстрее, чем можно было ожидать.
Всего через несколько дней Эусеб, который шесть недель не вставал с постели, смог несколько раз обойти комнату, опираясь на руку жены; он начал есть и постепенно окреп настолько, что еще через несколько дней отважился на короткие прогулки в карете.
Со времени кризиса он ни разу не произнес имени доктора Базилиуса, но ни на одну минуту не переставал о нем думать.
Однажды Эстер застала его в страхе уставившимся на тот малайский крис, которым он когда-то хотел заколоться. Как это оружие оказалось в новом жилище Эусеба? Кто принес его туда? Кто положил на стол, где его нашел выздоравливающий?
Никто не мог этого сказать.
Одно обстоятельство казалось Эстер особенно странным: среди окружавшей его роскоши Эусеб старался жить как можно проще; у него было десять слуг, но он, как мог, сам обслуживал себя; имея роскошный стол, он придерживался прежних правил, то есть ел самую простую пищу и пил только воду.
Эусеб не переставал говорить о скором отъезде, но, несмотря на это явное расстройство мозга, он оставался нежным и заботливым, более чем когда-либо высказывал Эстер свою любовь, ни за что на свете не соглашался расстаться с ней даже на несколько минут, и молодая женщина понемногу привыкла к тому, что считала навязчивой идеей мужа, и забыла о своих горестях, чувствуя себя счастливой.
И все же как-то раз Эусеб ван ден Беек, до сих пор, как мы говорили, ни на минуту не покидавший Эстер, ушел один и отсутствовал в течение двух часов; вернувшись домой, он объявил жене, что взял каюту на трехмачтовом корабле «Рюйтер», которое через две недели должно было отплыть в Роттердам.