Огнепоклонники (Адский огонь)
Шрифт:
Он подошел к кровати. Ее глаза следили за ним.
— Привет, Деб. Как дела? Хочу заметить, что ты в неплохой форме, хотя тебе под шестьдесят. Что ж, тем приятнее для меня.
Ее била крупная дрожь, ее тело дергалось, как от слабых электрических разрядов. Ее руки и ноги натягивали бельевую веревку, которой он ее связал, в попытке вырваться. Велик был соблазн сорвать с ее губ изоленту, вынуть кляп изо рта, чтобы услышать этот первый захлебывающийся крик.
Но нет, не стоило беспокоить соседей.
— Ну что ж, давай приступим.
Он
Боже, он обожал эту работу.
— Ой, погоди, где же мои манеры? Я забыл представиться. Джозеф Фрэнсис Пасторелли-младший. Можешь называть меня Джоуи. Твой гребаный муженек вытащил моего отца из нашего дома, надел на него наручники, и все это на глазах у соседей. Бросил его в тюрьму на пять лет.
Теперь он расстегнул джинсы. Она натерла себе запястья до крови, вырываясь из пут. Через минуту крови будет больше. Это всегда доставляло ему удовольствие.
— Это было двадцать лет назад. Многие люди могли бы сказать, что это долгий срок. Разве можно так долго копить обиду? Но вот что я тебе скажу, Деб: эти люди — дерьмо. Чем дольше держишь в себе обиду, тем слаще, когда заставляешь говнюков заплатить.
Он распустил «молнию», высвободил член. Погладил. Теперь она издавала тонкие, пронзительные крики. Заглушенные кляпом и изолентой, они напоминали дребезжащие радиопомехи.
— Вот, скажем, хреносос, за которого ты вышла. Часть вины за все это лежит на нем. Но, раз уж он умер, — да, кстати, мои соболезнования, — ты получишь, что причиталось ему. — Джоуи сел на край кровати и похлопал ее по ноге. Она попыталась отдернуть ногу. Он снял кроссовки. — Я тебя изнасилую, Деб. Но это ты уже поняла. Предупреждаю: будет больно. — Он приподнялся и стянул с себя джинсы. — Люблю делать больно, меня это возбуждает. Главный тут я, что хочу, то и делаю.
Она дергалась, плакала, истекала кровью. Он, сколько мог, следил за ее избитым и окровавленным лицом, любовался делом своих рук. Он видел лицо Рины. Он всегда видел лицо Рины.
Он кончил неистово и бурно. В ушах у него звенел ее тонкий, механически дребезжащий крик.
Когда он скатился с нее, ее крики перешли в мяукающие всхлипывания. Джоуи воспользовался ее ванной: опорожнил мочевой пузырь, вымылся. Ему не нравился запах секса, запах шлюхи, который женщины оставляют на мужчине.
Он вышел, выпил еще вина, переключил несколько каналов, нашел трансляцию бейсбольного матча и посмотрел одну подачу, заедая ее вафлями.
«Чертовы «Иволги», — подумал он, когда они проиграли подачу. — Не могут найти мяч, даже если вбить его им в задницу».
Когда он вернулся в спальню, она все еще пыталась высвободиться, но явно ослабела.
— Порядок, Деб, я отдохнул, приступаю с новыми силами. Время второго раунда.
На этот раз он взял ее гомосексуальным способом.
Ее глаза потускнели и лишились всякого выражения к тому времени, как он кончил. Она перестала сопротивляться и вся обмякла. Джоуи мог бы расшевелить ее для нового раунда, но ему надо было соблюдать расписание.
Он принял душ, напевая себе под нос, причем воспользовался ее жидким мылом с запахом лимона. Одевшись, он выстроил все, что мог использовать, из ее собственной кухни.
Моющая жидкость, тряпки, свечи, вощеная бумага. Нет нужды представлять это несчастным случаем, но работу надо делать аккуратно. Человек должен гордиться делом рук своих.
Джоуи вынул из рюкзака и натянул латексные хирургические перчатки. Пока он смачивал тряпки, зазвонил телефон. Он остановился, выждал, пока не включился автоответчик. Раздался веселый женский голос:
— Привет, мам, это я. Просто так, без повода. Надеюсь, ты ушла на горячее свидание. — Послышался звонкий смех. — Позвони мне, если вернешься не слишком поздно. Или я перезвоню тебе завтра. Целую. Пока.
— Ну, надо же, как это мило! — пропищал Джоуи, подражая женскому голосу. — Да, ты угадала: у твоей мамочки сегодня горячее свидание.
Он порезал виниловый пол, вскрыл подпольный слой, электрической отверткой из своего рюкзака отвинтил дверцы нескольких шкафчиков и построил шалашики — проходы для огня. Потом он приоткрыл окно для тяги, установил фитили из тряпок и смятой вощеной бумаги.
Довольный собой, он принес свечи и тряпки в спальню.
Она была в полубессознательном состоянии, но он заметил, как напряглось ее тело, а в приоткрывшихся глазах появился страх.
— Извини, Деб, ну, просто нет времени для третьего раунда, понимаешь? Придется перейти прямо к грандиозному финалу. Твой муж-хреносос когда-нибудь приносил свою работу домой? — спросил Джоуи и вытащил нож.
Она обезумела, — оказалось, в старушке еще теплится жизнь! — когда он повернул лезвие к свету.
— Ты его когда-нибудь спрашивала, как прошел день на работе? Он когда-нибудь приносил домой снимки, чтобы ты увидела, что делается с людьми, сгоревшими в постели?
Джоуи со всего размаха вонзил нож в матрац в дюйме от ее бедра. Ее бедра вскинулись, она начала метаться, как безумная, издавая булькающие звуки. Воздух со свистом вырывался из ее ноздрей, глаза вылезали из орбит, и он даже удивился, как они не выпадут у нее из черепа, словно пара оливок.
Он разрезал матрац, вытащил набивку. Затем, спрятав нож, он извлек из рюкзака контейнер.
— В той комнате я воспользовался кое-чем из твоих кухонных припасов. Надеюсь, ты не против. Но для спальни я принес кое-что с собой. Немного метилового спирта. Старое, проверенное средство.
Джоуи пропитал разбросанную набивку, тряпки, простыни, которые она испачкала от страха. Простыни он стянул до полу, использовал их вместе с тряпками и остатками вощеной бумаги как фитиль, ведущий к ее занавескам.
Лампу он поставил на пол и, насвистывая сквозь зубы, разобрал на части стоявшую у кровати тумбочку.