Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)
Шрифт:
– Я так же думаю. Нам бы два фонтана - и будущее бухты обеспечено. Всё думают, что здесь экспериментами занимаемся. Кто-то упорно и методически ложно информирует Москву. Кто-то сильно хочет помешать нам. И мешает.
– Нефть будет. Здесь сотни фонтанов будут. Бухта, ты правильно сказал на митинге, это наше будущее.
– Ну-ну, спасибо, что ты тоже искренне веришь нашему делу. Без веры трудно работать, трудно жить. Задохнуться можно.
– А ты, Мироныч, сообщи о фонтане в Москву. Обрадуй их. И телеграммы тогда прекратятся.
– Нет, тут на одних телеграммах не выедешь. Самому надо поехать и распутать этот клубок клеветы. Да только ли это? Кое в чем Серебровскому надо помочь. Нужно оборудование. Наших бухтинцев надо приодеть. А то ходят в каких-то лохмотьях... Дел всяких и забот хватает!
– Ничего, Мироныч, сейчас можешь смело ехать в Москву. Как ни говори, Баку с каждым днем все больше и больше дает нефти. Один наш "Солдатский базар" чего стоит. Правда, здорово там поработали?
– Это дело прошлое. Бухта должна спасти страну, пока мы не пустим все наши промыслы на полную мощность. Здесь новая земля, нетронутые пласты. Богомолов настаивает на Ковше. Ты возьми там первую буровую под собственный контроль. Я уже говорил с ребятами. Они, а главное Василий, обещали к Новому году дать фонтан. Помоги им в работе, как ты им помог при первом фонтане на "Солдатском базаре".
– Будь спокоен, Мироныч. Сделаем все, что в силах человеческих.
– Тогда, я обещал ребятам, приеду к Новому году, устроим праздник на бухте. Устроим неофициальное открытие промысла. Тогда всяким разговорчикам определенно придет конец.
– Ты спокойно поезжай в столицу. Чем черт не шутит: пока ты будешь там, на Ковше и фонтан ударит. Пришел бы в ЦКК и положил бы на стол нашу телеграмму: вот, мол, еще один фонтан на бухте.
– Ну, тогда бы я нос задрал от гордости, - рассмеялся Сергей Миронович.
– Тогда бы я от гордости ни с кем и разговаривать не стал.
Так, беседуя, Киров и Дадашев вышли на берег. И тут их глазам представилась такая картина: машинист буровой партии Сулейманов стоял по колено в воде и курил, а на берегу, с винтовкой на изготовку, его стерег Чернохвостый.
Киров подошел, спросил:
– Что это значит?
Сулейманов, дымя цигаркой, с обидой сказал:
– Захочешь, товарищ Киров, курить - и в воду полезешь!
– Зачем же в воду?
– удивился Сергей Миронович.
В разговор вмешался невозмутимо спокойный Чернохвостый:
– А у нас строгий приказ был в полку: на территории промысла никому не разрешать курить. Командир полка строго-настрого приказал, он даже сказал... если сам товарищ Киров закурит, все равно не разрешать!
– Так и сказал?
– Так точно.
– И потому ты машиниста загнал в воду?
– Вода - это море, это уже не территория промысла.
Киров и Дадашев хохотали от всей души.
Потом Сергей Миронович спросил:
– Друзья мы с тобой старые, а вот как тебя звать - не знаю.
– Кузьма Кошкин, товарищ Киров.
– Кошкин? Подходящая фамилия. Умело цапаешь голубей. Зорко несешь и караульную службу. Молодец!
Киров пожал ему руку. Кошкин от счастья улыбнулся до ушей.
Сулейманов, бросив цигарку, вылез из воды.
– Я его и так, и этак уговаривал, а он свое: "Лезь в воду!" Вот и сапоги из-за него промочил.
– А ну покажи свои руки!
– попросил Киров у машиниста.
Сулейманов вытянул и правую и левую.
Киров потрогал могучие кулаки; машинист разжал кулаки, и Киров с удивлением потрогал пальцы.
– Здоровые клещи. За такие руки, Дадашев, я бы машиниста наградил месячным окладом.
– А я его и так награжу. За установку хомута!
Поздно ночью, перед самым отъездом домой, уже одевшись, Киров позвонил из ЦК на бывший Зубаловский промысел. Застал он дежурного инженера по эксплуатации.
– Ну как поживают наши забастовщики?
– спросил Киров.
– Какие забастовщики, товарищ Киров? Ах, да...
– смутился дежурный инженер.
– Работают. Как вы уехали, так и приступили к работе. И сейчас вся ночная смена работает.
Киров позвонил на бухту; здесь он застал Петровича.
– Как фонтан? Как охрана?
Петрович коротко рассказал о положении дел, потом спросил:
– Ты не забыл, Мироныч, о чем договорился с Дадашевым?
– О чем?
– Пока ты будешь в Москве, мы дадим еще один фонтан. Ты приедешь к Новому году, и вместе отпразднуем открытие промысла.
– Нет, нет, не забыл. Вы дайте еще один фонтан, тогда наша жизнь пойдет веселее.
– Ну вот и хорошо. Я говорил с буровой партией. Там у меня одни коммунисты. Ребята так рады, говорят, что круглые сутки будут работать, лишь бы к Новому году дать фонтан на Ковше.
– Вы сдержите свое слово - за мной дело не станет.
– А скоро поедешь?
– Прежде мне на денек надо съездить в Гянджу. Там назначена встреча с хлопкоробами района. Среди них есть один интересный старик, хочется поговорить с ним; ему, кажется, лет сто, старый опытник и селекционер. Он выращивает такие сорта хлопка, что если мы их сумеем распространить по всему нашему Азербайджану и Закаспийскому краю, то урожай хлопка по стране сразу поднимется на двадцать - тридцать процентов... Так-то, Петрович. Вернусь из Гянджи - выедем с Серебровским в Москву. Спокойной ночи.
Петрович рассмеялся, сказал:
– Спокойная ночь уже ушла, ты лучше скажи "доброе утро": сейчас пять минут пятого.
Киров тоже рассмеялся.
– Действительно, уже утро. Жаль, что не хватает суток. Жаль, что человек все-таки должен спать. Треть жизни уходит впустую...
– И повесил трубку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Предание гласит, что во время борьбы рода Корейшитов, правителей Мекки, со сторонниками Мохаммеда некоторые из них бежали из страны. В числе беглецов был и восьмой имам Риза с семейством. Сам Риза остался в Хорасане, а дочь его и сестра попали в окрестности Баку, где и поселились на месте теперешней деревни Шихово. Там же они и умерли. На месте их погребения была построена усыпальница с мечетью. (На южной стене мечети и до сих пор имеется арабская надпись, из которой видно, что построена она в семисотом году христианского летосчисления Махмуд-Ибн-Саадом.) Дочь имама Ризы звали Укейма-ханум, и у нее был верный слуга по имени Эйбат, которого после смерти госпожи тоже похоронили в этой усыпальнице. Эйбат свою госпожу называл "биби", что по-тюркски значит "тетя". И мечеть назвали Биби-Эйбат, то есть "мечеть тети Эйбата". Потом, по истечении многих лет, здесь поселилось много шейхов, представителей различных религиозных орденов, и деревню прозвали Шейховой, или Шиховой, а Биби-Эйбатом стали называть окружающую местность между двумя мысами, где и находились нефтяные промыслы "старой площади".