Шрифт:
1
Он мчался по высокогорной дороге от города Санта-Фе на север, в штат Колорадо. Близилась полночь, но какая-то щемящая и неотвязная тоска не позволяла ему расслабиться. Для управления машиной не требовалось участия рук и ног, нейронные сигналы из мозга поступали непосредственно в электронный интеллект. За боковым стеклом стремительно и плавно струились чудесные пейзажи. Быстроходный бронированный «мазерати» со жидкокристаллическим сердцем был машиной чуткой, словно живое существо. Глаза Ковбоя следили за извивами дороги, за глубокой колеей, размытой недавно отбушевавшими весенними ливнями, успевая фиксировать проносящиеся мимо силуэты деревьев. Время от времени мощные фары упрямо взбирающегося вверх «мазерати» выхватывали из тьмы затаившихся на горных пастбищах животных. Этот почти монохромный мир, бешено проносившийся мимо,
Еще в ту пору, когда Ковбой собирался обзавестись сверхчувствительными глазами фирмы «Кикую», он бредил идеей погрузиться в старый добрый мир черно-белых иллюзий, в мир, где властвовали славные, но ныне забытые актеры — Гарри Купер и Дюк Вэйн. Но поскольку столь странные фантазии давно уже никого не посещали, черно-белый вариант глаз сняли с производства. Ковбою пришлось проститься с сентиментальными воспоминаниями, и довольствоваться цветным изображением суровой реальности. Не встретила понимания и другая причудливая просьба — сделать ему радужную оболочку цвета хромированной стали. Как заметил Доджер, его менеджер, это было бы слишком заметно и подозрительно, что совершенно недопустимо для человека его профессии. Со столь веским доводом Ковбой нехотя согласился и отказался от своей экстравагантной затеи. Впрочем, так случалось всегда, когда Доджер тем или иным способом ограничивал безрассудную фантазию подопечного. Но зрачки отстоять удалось, и теперь они у Ковбоя были не черные, как у всех, а фиолетово-серые, цвета предгрозового неба.
В горах Сангре де Кристо, что в переводе с испанского означает Кровь Христова, взору открывались куда более древние чудеса, чем в прелестных фильмах на несовершенной целлулоидной пленке. Вот они как на ладони перед его новыми глазами. Белоснежная церковь с лазурно-небесной росписью вокруг входа, на кругловерхой арке красуется багряно-желтая пирамида со всевидящим оком. Белая массивная крепость в марокканском стиле, некогда сооруженная арабами, давно исчезнувшими в туманных глубинах истории. Минареты и ажурные железные решетки намного пережили своих создателей, но беспощадное время не пощадило и их. В этих древних местах блуждали духи индейцев-отшельников с длинными волосами, спадающими до мокасин из оленьей кожи. В запредельно далекие времена они, совершая искупительные паломничества, брели при лунном свете к священному храму у селения Чимайо, чтобы вознести смиренные молитвы святым или попросить милости и заступничества у Богородицы. Видения, словно сторожевой отряд, охраняющий этот гребень Земли под самым небосводом, преодолев мрак прошедших веков, предстали вдруг пред зоркими глазами Ковбоя.
Он мчался на максимальной скорости, время от времени посматривая на индикаторы приборов. Ночные полеты — его стихия. Рев двигателя эхом отражался от скал и деревьев, в открытое окно рвался горный ветер, напоенный запахом хвои. Мелькание за стеклом все ускорялось. Нейронные импульсы, преобразуясь жидкокристаллическим устройством в голове Ковбоя, передавали машине волю человека, управляя мотором, сцеплением, направлением дрожа от напряжения колес. На спуске «мазерати» еще больше увеличил скорость и уже внизу, подняв облако брызг, в одно мгновение перескочил через речушку у городка Пенаско. Капельки воды, высвеченные фарами, вспыхнули яркой радугой, как бы знаменуя конец монохромного миража и возвращение к разноцветью реального мира.
На рассвете «мазерати» пересек границу Колорадо, а к утру его бронзовый силуэт уже мчался по территории округа Кастер. Мягкие контуры зеленовато-бурых гор радовали глаз, свежий ветер весело трепал ожившие сосны и уносил прочь ночные черно-белые фантазии. В этих краях жили друзья Ковбоя. Машина свернула на частную грунтовую дорогу, сразу же попав в поле зрения электроники.
Дорога замысловатым серпантином поднималась к плоской вершине с зелеными лужайками и взлетно-посадочной полосой. Еще не так давно отсюда взмывали в небо черные «дельты», отправляясь на опасные секретные задания. Теперь же сквозь трещины взлетной полосы проросли дикие цветы и травы. До сих пор еще были отчетливо различимы следы разыгравшейся трагедии: однажды пилот подбитой «дельты» совсем немного не дотянул до аэродрома и врезался в крутой склон, пропахав глубокую борозду. О былом молчаливо свидетельствовали израненные осины, но на самой скале рубцы сгладились, затянувшись молодой порослью. С тех пор полевой аэродром пребывал в запустении, лишний раз напоминая о том, о чем и так невозможно забыть. Ковбой постоянно держал в памяти события тех дней, не давал им померкнуть, полируя до блеска, словно новую сверкающую машину.
Одиннадцать поколений предков Ковбоя фермерствовали на юго-востоке штата Нью-Мексико среди однообразия рыжей равнины, столь же отличающейся от гор Сангре де Кристо, как Украина от Перу. И в каждом поколении кто-нибудь из мужчин всякий раз, когда над Соединенными Штатами нависала угроза, с оружием в руках шел защищать интересы страны. Но гораздо более опасными оказались враги из соседнего Техаса. Они беззастенчиво и в огромных количествах потребляли воду, установив мощнейшие прожорливые насосы у самой границы штатов и варварски высасывая влагу из Нью-Мексико. Настал час, когда вода иссякла, и замер последний насос. Лишенная жизни земля закружилась в воздухе ржавой пылью, ветер взметнул над Нью-Мексико песчаные бури.
Детство вспоминалось Ковбою как сплошная череда пыльных смерчей, отравлявших его существование на ранчо у дяди. Он перебрался туда после смерти отца, надорвавшегося в бесплодных попытках вести хозяйство на мертвой земле. Ковбой не мог забыть унылую жизнь в обшарпанном доме, куда порывы свирепого ветра наметали вездесущий песок. От песка нигде нельзя было укрыться, даже солнце не могло пробиться сквозь ржавую пелену. Фермерам пришлось отказаться от ставшего невозможным земледелия. Семья пробовала сводить концы с концами, занимаясь скотоводством, но и это не приносило дохода. Бывая с родными в церкви ближайшего городка, мальчик замечал, как с каждой неделей мрачнеют лица прихожан, как сереет их кожа, а глаза наполняются безнадежностью и отчаянием. Они безропотно возносили Господу горькие молитвы о прощении грехов, вольных и невольных, за которые он вверг их в это чистилище. Их враги — техасцы — уже перебрались в другие края, а те, что остались, влачили жалкое существование в картонных коробках или в старых машинах с облупившейся краской, стоявших вместо колес на кирпичах. После Скальной Войны положение еще более ухудшилось. Прихожане продолжали молиться, проклиная спиртное и карты, а аукционы по продаже имущества разорившихся фермеров росли как грибы.
Вот тогда Доджер, немолодой уже человек, и подался в Колорадо. А вернувшись, начал разъезжать в новеньком блестящем автомобиле. И в церковь он уже не ходил. В свободное время Доджер предавался своему любимому занятию — играл на мандолине в местном оркестрике. Остальные обитатели городка по-прежнему упрямо ходили на богослужения и не любили судачить о том, какими путями этому человеку удается зарабатывать немалые деньги.
Однажды Доджер увидел Ковбоя на родео, после чего пришел на ранчо просить дядю, чтобы тот отпустил мальчика к нему. Он даже оплатил его временное отсутствие. Протестировав Ковбоя на тренажере, Доджер позвонил посреднику. Дальнейшее, по его любимому выражению, окутано мраком.
Ковбой начал летать, когда ему едва стукнуло шестнадцать. Деревенский мальчишка в скрипучих, изодранных сапогах выделялся среди сверстников своим высоким — под метр девяносто — ростом. А вскоре достиг совсем иных высот, пронзая небо белым следом стремительной «дельты». Он курсировал над Северной Америкой от одного побережья к другому, бесперебойно доставляя «почту», как условно назывался его таинственный груз. Орбиталы и таможенники Среднего Запада оказались своего рода техасцами — каждый стремился урвать кусок побольше, не считаясь ни с чем и ни с кем. Когда усилилась противовоздушная оборона, пилоты пересели на машины, и «почта» продолжала исправно доставляться. Теперь уже по земле. Такая работа тоже имела свои прелести, но, будь на то воля Ковбоя, он бы ни за что не расстался с любимым небом.
Сейчас ему уже стукнуло двадцать пять. Почти старость для такой опасной профессии — почти старость, ведь она требует мгновенной реакции, а в этом возрасте рефлексы начинают необратимо замедляться. Ковбой презирал всякие попытки замаскировать разъемы, вживленные в череп, через которые информация поступала прямо в мозг, что на несколько миллисекунд ускоряло прохождение сигнала к электронике и механизмам любой машины. Многие стеснялись, отращивали длинные волосы, прикрывая «розетки» на голове, опасались, что их станут обзывать дыроголовыми или еще похлестче. А Ковбой демонстративно стригся очень коротко, выставляя напоказ черную керамику и серебристый металл разъемов, украшенных бирюзой. Впрочем, здесь, на Западе, люди имеют некоторое представление о значении подобных штук и посматривают на их обладателей со смешанным чувством страха и благоговения. Разъемы были подведены ко всем главным участкам мозга Ковбоя, а глаза фирмы «Кикую» позволяли ему видеть недоступное простым смертным.