Огонь и меч
Шрифт:
– Ничего не осталось? – вслух подивился он.
Ему смутно помнилось, как он после вечерней трапезы стащил эту флягу с одной из кухонь дворца. Если ему предстояло быть генералом, он вполне мог выпить разок – напоследок. Никто не видел, как он стянул ее, и никто не помешал ему покинуть после этого дворец. Потом он, казалось, много часов бродил по городу, посетив по пути по меньшей мере две таверны для пополнения опорожненной фляги.
Олио огляделся по сторонам. Было темно, и он не особенно разглядел улицу, на которой находился. Судя по тому, как нависали над улицей дома, его, надо полагать, занесло в старый квартал города.
Он снова попытался встать, но смог справиться с этим, только держась свободной рукой за стену. Олио сделал шаг, затем другой и вынужден был остановиться. Земля у него под ногами закружилась, и он упал. Он снова попытался сглотнуть, но возникало такое ощущение, словно его язык прилип к небу.
Олио услышал позади шаги и обернулся. Мимо него пыталась незаметно пройти молодая женщина с закутанной в шаль головой. Она тащила за собой босоногого мальчика с сопливым носом.
– Мама…
– Не смотри. Нам надо домой.
– Он болен, мама.
– Я не болен, – произнес вслух Олио. – Я генерал. Подать мне моего коня. – Он попытался встать, но безуспешно. – А еще лучше – подать мне мою карету.
– Мама?
Но мама лишь ускорила шаг, буквально оторвав мальчика от земли, таща его мимо пьяного.
Олио поглядел им вслед, чувствуя себя немного униженным.
– И кроме того, я принц! – крикнул он им вдогонку, но они лишь продолжали уходить.
– Мне следовало надеть корону, – сказал себе Олио. Он сидел прямо рядом с дохлой собакой. Из дыры в собачьем брюхе высунулась крысиная голова, понюхала воздух и снова исчезла.
Хоть он теперь и сидел, земля под ним, казалось, по-прежнему вращалась. Он опустил руки, оперся о землю ладонями, но они будто ничего не нащупали. Олио рухнул набок и лежал согнувшись, выпустив наконец из руки кожаную флягу. Миг спустя около него остановились двое мужчин в капюшонах. Один склонился над ним и слегка потряс его за плечо.
– Он болен, – сказал не нагнувшийся к нему.
– Он напился, – поправил его склонившийся. Он нащупал под рукой у себя дорогую ткань. – Наверно, какой-то аристократ. – Он ухватил Олио за подбородок и повернул его лицом к себе. – Не может этого быть.
– Кто это?
– Не может этого быть. – Склонившийся над Олио встал. – Приведи отца Поула. А я останусь здесь с ним.
– Отца Поула?
– Живо! Со всех ног!
Брат-мирянин разбудил примаса Гироса Нортема.
– Ваша милость, у меня срочное сообщение от отца Поула.
Нортем помотал головой, стряхивая последние остатки сна, и поднялся в сидячее положение. Брат-мирянин подал ему чашу с подогретым вином. Примас жадно осушил ее.
– Сообщение принес он сам?
– Его оставил другой брат-мирянин у отца Тери, который сегодня ночью на бдении.
– Дай-ка мне его.
Брат-мирянин забрал пустую чашку и передал ему записку. Нортем быстро прочел ее, и прочитанное заставило его застонать вслух.
– Плохие вести, ваша милость?
– Принесший ее брат-мирянин все еще здесь?
– Да. Он должен идти к отцу Поулу и передать ему, что я тотчас же прибуду. Отец Поул должен меня ждать.
– Да, ваша милость.
Брат-мирянин вышел, и Нортем быстро оделся.
– Я знал, что дойдет и до этого, – пробормотал он себе под нос. – Я знал, что это плохо кончится. ЗНАЛ.
Позже, когда он покидал дворец, стражники услышали, как он все еще что-то бормотал про себя.
Отец Поул сидел в комнате, где двое его учеников-священников уложили принца Олио. Учеников он отослал и сидел теперь с принцем один, опершись подбородком о ладонь и гадая, что же подкинул ему бог – великолепную возможность или великое бремя.
До Поула, конечно же, доходили слухи о принце Олио, но он считал их не более чем сплетнями о человеке, у которого, казалось, не было никаких очевидных пороков. Но вот же он, Олио, лежит тут, от него вовсю разит вином, и, что еще больше расстроило Поула, когда он это обнаружил – мочой. Мысль, что принц мог настолько напиться, что перестал справляться с собственным мочевым пузырем, оказалась для священника и потрясением, и откровением.
Это могло стать тем нужным Поулу рычагом для восстановления доверительных отношений с примасом, который с тех пор, как умерла Ашарна, сильно отдалился от него. Поула ранило такое охлаждение отношений с начальником, отношений, которые прежде были столь теплыми. Но он отмахнулся от этих чувств и с головой ушел в выполнение своих обязанностей. А данное происшествие могло создать между ними новую близость, это совместное обладание тайным – на самом деле почти священным – знанием.
Бремя, вызванное падением Олио, будет, конечно, отягощать ему душу и сердце. Тут Поул остановился. Он ведь не Подлинный Бог, и не ему судить собрата-человека, не говоря уже о принце крови. Тем не менее, произошедшее поколебало убежденность Поула в основной правильности структуры общества. Ему хотелось бы верить, что члены королевской семьи – нечто большее, чем просто люди, что они содержат в себе какую-то искру божественного. Естественно, такого нельзя было ожидать от этого отверженного Линана, королевская кровь в жилах которого была в лучшем случае сильно разбавленной, а в худшем – испорченной. Но здесь лежал сам принц Олио собственной персоной, самый кроткий из всех Розетемов, сваленный самым обыкновенным из всех пороков – невоздержанностью в питье.
Он услышал, как примас вошел в часовню, перебросился несколькими торопливыми словами с местным священником, а затем направился к комнате. Отец Поул встал, собираясь приветствовать его. Дверь открылась и вошел примас. Он даже не взглянул на Поула, а сразу направился к принцу. Склонившись над ним, он принюхался к дыханию Олио, а затем сделал нечто, показавшееся Поулу весьма странным: вытащил из под рубашки Олио Ключ Сердца и мгновение осторожно подержал его, прежде чем положить обратно.
– Ваша милость? – кашлянул Поул.
Похоже, занятый своими мыслями, Нортон бросил на него беглый взгляд.
– Хм-м-м?
– Двое из моих учеников, возвращаясь после выполнения своих обязанностей на причалах, нашли его на улице неподалеку отсюда и сразу же вызвали меня.
– Кто-нибудь еще видел принца?
– Только здешний капеллан.
– Очень плохо, – покачал головой Нортем. – Это очень плохо.
– Мы же наверняка можем положиться на осмотрительность капеллана, ваша милость? И я поговорю с этими учениками.
Теперь Нортем изучил священника более внимательным взглядом.