Огонь на поражение
Шрифт:
Не ведают, что в жизни есть печаль, Они подковы гнут, как калачи, И цепи рвут движением плеча…
Человек останавливается у столика, приветствует меня чопорным кивком — и правильно делает, руки я ему не подам! — усаживается напротив.
Поет Катя, пытаясь подражать Пугачевой. Ну да что говорить, Алла — королева, подражать ей можно, а вот превзойти — нельзя.
Сцена освещена юпитерами — красный, фиолетовый, белый. Девочки шоу-группы танцуют. Прозрачный «газ», усыпанный блестками, окутывает обнаженные тела цветным туманом; блестки вспыхивают искрами огня и золота. Белого золота…
Вообще-то это номер ночного варьете. В стиле «ретро». Ну да гость я сегодня особенный. И — дорогой.
Официант материализуется снова.
— Кофе, пожалуйста. Очень крепкий, без сахара. Большую чашку, — произносит блондин.
— Мне тоже. И — шоколад, весовой, с орехами, — добавляю я.
Звучат заключительные аккорды песни. Из одежды на девочках — только туфли и ленты в волосах… Замирает хохот паяца, замирают танцовщицы — позы их дерзки и соблазнительны…
Снизу сцену окутывает туман, свет густеет до темно-фиолетового, а когда подмостки снова вспыхивают белым — девушек уже нет, только колышется прозрачный серебристый туман, настолько реальный, что кажется влажным на ощупь…
Принесли кофе. Отвожу взгляд от сцены.
— А все-таки вы неисправимый Дон Жуан, Дронов, — улыбается блондин. Вот только глаза его остаются серьезными. Абсолютно. И — холодными.
— Да. Только…
— Что — только?
— Дон Жуан — это не волокита. Это человек, который не может не принять вызов. Будь он брошен бретером, женщиной или… куклой. Маской. Даже высеченной из гранита и величественной… Словно… статуя Командора… — произношу я, а сам смотрю на Михеича. Метр едва различимо опускает веки. Значит, и кофе, и шоколад — без ненужных мне примесей. Тогда — опробуем…
— Ну что ж… Будем знакомиться… — Мужчина отхлебнул кофе. — Можете называть меня…
— Марик, — произношу я. Наудачу. Попал. Теперь пусть шевелит извилинами…
— Впрочем, вы человек не очень молодой и мне малосимпатичный, чтобы я называл вас так запросто… Значит, полное имя — Марк… Любопытно только, Марк Туллий Цицерон или Марк Юний Брут [Марк Туллий Цицерон — римский политик и оратор, автор многих работ по философии и праву. Активный защитник республики. Раскрыл заговор Катилины. Был убит по решению Триумвирата (Антоний, Октавиан, Лепид), по-видимому, по настоянию Антония. Марк Юний Брут-вождь заговора против Цезаря, глава республиканцев в борьбе со вторым Триумвиратом, оратор и политический деятель.
Друг Цицерона. После победы Октавиана покончил с собой.Марий Гаи — выдающийся римский полководец, семь раз избиравшийся консулом; главный противник Суллы в гражданской войне 83-82 гг.]?
— Ни то и ни другое. Меня зовут Марий.
— Не Гай, случаем?
— Дронов, у вас разыгравшееся воображение. Марий Леонидович Глинский.
— Тоже красиво. Из поляков?
— Возможно. Кто вам назвал мое имя?
— А какая разница?
Официант принес заказанный мускат. Отошел. Наливаю в фужер.
— Выпьем?
Блондин поморщился.
— Олег, давайте поговорим о деле. Делаю глоток, еще. Мускат великолепен.
— Давайте. Во-первых, я хочу видеть здесь Крузенштерна. Немедленно, сейчас.
Во-вторых, вы не контролируете ситуацию.
— Вы полагаете…
— Да. Полагаю. Свидетельство тому — инцидент при передаче заложников.
— Вы ошибаетесь. У нас были проблемы. Но теперь ситуация под контролем, — блондин усмехнулся, — поскольку вы сидите здесь.
— Контролируется — это без балды… Но не вами…
Пусть двигает мозгами. Пашет. В смысле — кто из Организации работает «налево», кто — на себя… На кого работает Дронов… С кем он связан и как…
Пусть для него эта встреча станет такой же шаткой, как для меня.
Вот только. Если сомнения и терзают его мятежный ум, то по лицу это никак не заметно. Марий Леонидович или действительно уверен в себе и своих людях на все сто, или — высокий профессионал. Скорее всего — и то, и другое.
— Дронов, вы ведете себя неразумно. Я понимаю, почему вы избрали столь рискованную и агрессивную тактику — на свой страх и риск.
— Как и вы. Только вам больше терять.
— Вы полагаете?
— Уверен.
— Может, и так. Только… Дронов, взгляните на это… — Марий Леонидович кладет на стол пачку фотографий. — Узнаете?
Ну да. Приморск. Особнячок. Трупы. Изуродованные трупы.
— Кроме этого, у нас имеются кассеты с записями истязаний девушек, с их убийствами. Следствие по Примор-ску еще продолжается…
— И вы хотите повесить все на меня?
— А почему нет? Я могу допустить, что вы готовы умереть… За идею, если можно так выразиться… Оставить нас с носом и уничтожить Досье. Возможно, вам даже все равно, как вы умрете: такое редко, но случается… Но я твердо обещаю: именно вас мы представим организатором всех приморских убийств, насильником и маньяком, все средства массовой информации будут смаковать эту тему — и не одну неделю, уж мы позаботимся… Поверьте, все сказанное — в наших возможностях…
— Все это ахинея, батенька, — произношу достаточно надменно и по возможности развязно, — по «ту сторону добра и зла» мне будет совершенно начхать на то, что обо мне настрочат здешние борзописцы… — Прихлебываю мускат.
— Вы не дослушали. В глазах ваших друзей вы окажетесь не просто в дерьме — в крови. И жена Крузенштерна, и его дочери будут помнить, что их отца убили именно вы. Как?..
А я смотрю на вино в бокале…
— Белый мускат, — произношу тихо.
— Что?
— Мускат белый, крымский, марочный. А я хочу красный.
— Дронов, вы понимаете, о чем я говорю?
— Естественно. Шантаж. Мелкий, — щелкаю пальцами, подзывая метра.
Михеич движется к столику почтительно, неторопливо.
Замирает.
— Уважаемый, нет ли красного муската?
— Если вы предпочитаете к мясу, то я бы рекомендовал бордо. У нас отличное бордо. Урожая тысяча девятьсот тридцать второго года. Для знатоков.
— Несите, — нетерпеливо требует Марик.
— Слушаюсь.
Михеич удаляется так же неспешно.
— Что за игры вы тут играете, Олег?