Огонь
Шрифт:
Конечно, он теперь ненавидел себя за проявленную слабость. Поддался зову плоти и похоти. Они с Алиной дружили с детства, а на выпускном он признался ей в любви. Два с половиной года, которые они провели вместе, были просто прекрасны. И в тот день, когда она погибла, Лев вез ее на юг, чтобы, как следует, отдохнуть. Алина никогда не видела море и так мечтала его увидеть…
Но этой мечте уже не суждено сбыться.
Они стояли на пункте пропуска, и Лев подумывал, что, наверное, самое время купить кольцо и сделать ей предложение. Алина красила губы, глядя в маленькое зеркальце. Даже если бы они заранее
Он даже не помнил момент удара. Но позже просматривал его десятки раз: видео с камер крутили по новостям едва ли не чаще рекламы. На нем грузовик, потерявший управление, в считанные секунды сминает правую часть автомобиля и врезается в одну из колонн. Лев не был в сознании, когда их вырезали из смятой, как консервная банка, машины. Он очнулся уже позже, в больнице. Врачи сказали, ему крупно повезло.
А вот с Алиной все было сложнее. Медики долго боролись за ее жизнь, а потом сказали, что остается только ждать. Но и эту надежду они отняли у них очень быстро, через неделю заключив, что повреждения столь обширны, что девушка уже никогда не придет в себя.
Потом была стадия отрицания. Несмотря на то, что папа Алины был врачом и полностью доверял поставленному диагнозу, он позволил Льву бороться дальше. Независимые экспертизы, исследования, письма в разные клиники, новые консультации. Царев бросил учебу в университете ради поиска тех, кто даст им хотя бы малейшую надежду. Самый уважаемый в стране Институт нейрохирургии стал пристанищем для Алины. Это была последняя инстанция для тех, кто верил в чудо до самого конца.
Уникальные методики по восстановлению тяжелых повреждений центральной нервной системы, медикаментозная терапия, различные стимуляции, работа со спастикой – врачи этого центра поднимали многих, у кого был хотя бы крохотный шанс. У Алины его не оказалось. После многочисленных манипуляций и исследований врачи только подтвердили выводы своих коллег: выхода из этого состояния уже не будет никогда.
Гнев, торг, депрессия.
Последняя стадия чуть не затянулась удавкой на шее Льва. Вовремя подвернулась работа пожарным. Теперь он видел хоть какой-то смысл в своей бесполезной жизни. Все вокруг повторяли, что ждать, что Алина очнется, бессмысленно, но умертвить ее отключением аппаратов Лев не позволял. Наверное, Марье Михайловне тоже требовалась надежда, раз она согласилась на то, чтобы подождать три года. Но чуда не произошло, и теперь этот срок подходил к концу.
Паника смешивалась с отчаянием и лишала сна.
А тут еще чувства к Саше, так не вовремя возникшие на пепелище его истерзанной души. Вот к чему это все? Как теперь отказаться от встреч с ней, чтобы не обидеть? Как объяснить, что он просто… ну, не может так поступать! Не может заниматься даже самым офигительным сексом с девчонкой, которая ему нравится, в то время, когда сердце другой девушки, в которую он был когда-то влюблен, отсчитывает свои последние удары. Это просто неприемлемо, невозможно!
– Эй, ты чего? – Соло сел напротив него и потер красные глаза. – Все же нормально, не выезд, а ерунда. Никто даже не пострадал.
– Просто не спится. – Поднял на него тяжелый взгляд Лев.
–
Царев, молча, кивнул.
– Мне очень жаль, Лев, но мы знали, что так будет. Консилиум настаивал на этом еще три с лишним года назад. Ты должен держаться.
– Я не могу держаться, зная, что ее умертвят.
– Можешь бить мне рожу. – Покачал головой друг. – Но я скажу то же, что и врачи. Алина давно мертва. А ты похоронил себя вместе с ней потому, что отказываешься смириться.
– Я понял, что с тобой лучше не обсуждать это. – Хрипло ответил Лев. У него камень встал в горле. – Закроем тему.
– Тебе есть ради чего жить. – Упрямо напомнил Соло. – С тех пор, как появилась Саша, ты перестал вести себя как самоубийца. А теперь у вас еще и общая собака есть.
– Я не могу. – Стараясь не сорваться, прорычал Царев. – Не могу развлекаться, когда…
Ему не хватило воздуха, чтобы закончить фразу. Он опустил взгляд.
– Ты стараешься поступать правильно. Для кого? Никто не ждет, что ты уйдешь в монастырь. Все понимают, как тебе плохо. И ты очень долго был один. Лев, ты заслужил немного счастья. Просто позволь себе.
– Ты ничего не знаешь.
– Нельзя все время быть хорошим. – Перешел на шепот Кирилл. – Но ты был им уже достаточно долго. Теперь побудь счастливым. Алина бы хотела, чтобы ты прекратил себя терзать и отпустил эту боль.
– Откуда тебе знать, чего бы она хотела? – Лев провел ладонями по лицу.
– Она была хорошим другом не только тебе, но и мне. – Тихо сказал друг. – И она знала, что ты ее любил.
– Я спать. – Резко встал из-за стола Царев.
– Нужно жить дальше. – Уже не глядя на него, произнес Соло.
– Я сам разберусь, что делать.
Оставшееся до рассвета время Лев провел в тренажерке. Тягал штангу, постепенно увеличивая вес, до тех пор, пока боль в мышцах не стала нестерпимой. Подавляя в себе желание разрыдаться, словно долбанный мальчишка, он взял гантели и до помутнения рассудка делал сгибания, разгибания, жим и тягу, но проклятые слезы, ненадолго отступив, возвращались вновь и вновь.
Он наказывал себя за то, что испытывает чувства к Саше. Человек не должен ощущать влечение к кому-то другому, пока не свободен и принадлежит отношениям. Но, если же это происходит, у него должна быть выдержка, чтобы противостоять чувствам. Лев не мог простить себе слабость, которую проявлял каждый раз, когда видел эту девушку или думал о ней. Он не знал, как это прекратить, хотя, понимал, что должен.
Накачавшись с утра тремя чашками кофе, Царев практически на зубок выучил и мысленно отрепетировал речь, которая должна покончить с этой историей. Ему не хотелось в очередной раз обижать Сашу, но так будет лучше для всех. Он не мог позволить этому продолжаться. Просто не мог.
А потом пришла она.
Ворвалась в здание части вместе с весенним солнцем и прохладным ветром. Румяная, летящая, воздушная. С тонкой талией и аппетитными бедрами. Двигаясь так, что весь мир вокруг замирал. И сколько бы он не убеждал себя, что им руководила лишь похоть, стоило ему увидеть Сашу, как сердце забивалось в самый дальний уголок груди и жалобно там мяукало вместо того, чтобы биться полноценно.