Ох, охота!

Алексеев Сергей Трофимович

После недолгих поисков мы выгнали ее на чистое и стали догонять. Медведица брела по глубоким снегам, иногда оглядываясь и огрызаясь, но стоило сократиться расстоянию метров на сто, как переходила на мах и далеко отрывалась вперед. Брошенную деревню Усачи она обошла по бору и снова двинулась лугом. И словно дразнила нас, завлекала подальше, распахивая снег впереди всегда чуть больше дистанции выстрела, словно знала возможности нашего оружия. А может, и знала, поскольку была старой и наверняка не раз стреляной. Несколько раз от

отчаяния мужики прицеливались, но отец не давал стрелять: если даже попадешь, то все равно будет подранок, а в глубоком снегу далеко от нее не убежишь.

Целый день мы висели у нее на хвосте, угнали почти к жилой деревне Симоновка, и мужики сильно вымотались. Но во мне было столько энергии, силы, а главное, хладнокровной решимости, что вполне мог стороной обогнать матку, встать у нее на пути и уложить из засады. Но на все просьбы батя только пальцем грозил, а мужики ворчали, мол, ишь, как слазил в берлогу к спящей медведице, так и расхрабрился.

Когда начало темнеть, мы бросили след и повернули назад.

Ровно через сутки медведица вышла в район сельсоветского села Яранское, где ее случайно увидел и застрелил Колька Сидоров, пацан, старше меня всего-то на три года…

До сей поры, когда я подхожу к пасущемуся в овсах зверю, чаще всего в тот момент, как увидел его, вдруг горячеет кровь и сердце стучит в горле. Но каждый раз, в следующий миг в памяти непеременно всплывают влажные на морозе руки отца, трясущаяся бумажка и сыплющаяся на снег махорка. И словно открывается клапан, мгновенно сбрасывая высокий градус волнения, и сразу же ощущается обычное земное притяжение…

Об удаче

Если же все складывается, и вы уже достаточно овладели навыками добычи птицы, зайцев и прочих грызунов, то испытать себя на дичи покрупнее стоит. Однако не следует начинать с хищного зверя, лучше всего с кабана, оленя или лося, и непременно в бригаде. Разумеется, как самого молодого и неопытного, независимо от социального положения (если вы только не губернатор и не генерал из Москвы), вас поставят на самый худший номер, если это загонная охота, или позволят тропить зверя по вчерашнему следу. Но это еще ничего не значит, ибо в первую очередь таким образом вы проверите себя на удачливость, качество мистическое, ирреальное, но явно существующее, ибо не зря сказано, «на ловца и зверь бежит». Хотите верьте, хотите нет, но крылатая дева — богиня охоты Удача обычно посылает свое перо самому опытному добытчику и новичку. Первому в знак его достоинства, второму — если зрит в нем будущего охотника. Остальным же обычно достается снимать шкуру, таскать мясо и пить водку под свежатинку.

На Таймыре по осени мы заготавливали мясо на зиму, поскольку единственный транспорт — вертолеты, и каждый килограмм перевезенного груза, кроме собственной цены, стоит два рубля на советские деньги. А поселок из семидесяти человек надо чем-то кормить до весны. От тушенки же, произведенной лет пятнадцать назад и извлеченной со складов моб-запаса, уже воротило и болели желудки. К тому же свежее мясо, особенно если употреблять его в виде строганины, это профилактика цинги, и доныне существующей в Арктике. Тут же всё, можно сказать, дармовое: дикие олени проходят через нас на зимние пастбища и гусь валит с островов на материк — только стреляй.

Собрали бригаду охотников из шести человек и начали заготовку птицы. Гусь там идет с первым снегом, уже по морозу, и пролетает довольно быстро, за три-четыре дня, но зато от темна и до темна, и не стаями, а сплошным валом — все это время небо гогочет. Над долинами летит высоко, но над сопками как раз на выстреле, лапы видно, поэтому мы расселись каждый на свою сопочку с казенными полуавтоматами МЦ 21–12, запаслись казенными же патронами с дробью в три нуля — гусь жирный и перо крепкое, продуктами, палатками, чтоб в поселок не бегать, и начали отстрел.

Гусь-то

валом идет и низко, вроде бы по теории хоть тысячу можно уронить, но не всё так просто, как кажется. За световой день удавалось сбить до двухсот штук, да почти половина из них — подранки, которых, пока светло, нужно успеть собрать, ибо песцы уже дежурят у подножия сопки и за ночь всех приберут. А попробуй скоро найди серого гуся среди серых, в лишайниках, развалов камней? Спрячется, зажмется, и пока не наступишь — не увидишь. Собак же толковых по птице, в поселке не было. Получалось, до обеда стреляешь, костеря родную оружейную промышленность, ибо пятизарядки эти чувствительны к боеприпасам, иногда почему-то отрывает шляпку от бумажной гильзы, отчего ружье часто заедает, ствол разогревается настолько, что с одной стороны руки греть можно, с другой — в рукавицах перезаряжать приходится, а после обеда дотемна рыщешь по склонам сопки и добираешь подранков. Кроме того, после двадцати минут стрельбы над тобой образуется проран — гуси начинают облетать опасное место, вот и ждешь, пока эта дыра в сплошном потоке не заштопается. И еще плечо себе так прикладом насадишь, что рука не поднимается.

Вечером к нам приезжал вездеходчик Миша, норильчанин, и отвозил добычу в поселок, где женщины в столовой ощипывали гусей, потрошили и морозили. Этот Миша был каким-то малохольным, вечно то машину утопит в тундре, то гусеницу порвет или «разуется» за сорок верст от поселка, то заблудится, так что на вертолете ищут. В первый день охоты он приехал и стал клянчить патроны, поскольку всегда возил в вездеходе двустволку. А уже стало понятно, что всех патронов нам за короткий срок не сжечь, поэтому каждый дал ему по полсотне. На следующий день мороз отпустил, потеплело и в тот час поднялся густой туман. Гусь кое-как шел сначала, потом полеты прекратились, и мы изнывали, ожидая ветра. Вечером туман снесло, приезжает Миша за добычей и опять просит патроны. Я ему:

— Совесть-то имей! Куда тебе столько?

— Да уж кончились…

— Поди посмотри, — и поднимает тент на вездеходе. А в грузовом отсеке у него — гора птицы! Мы вшестером за день по столько не били.

— Откуда? Как?

— Еду, — говорит, — сегодня по тундре и в тумане заблудился маленько. Глядь — какое-то серое озеро, и все шевелится. Пригляделся — гуси. Их туманом прижало, они и упали на воду. Ну я лег на землю и давай стрелять по головам да шеям. А гуси только подскакивают и садятся — не улетают. Патроны бы не кончились, так до сих пор бы еще стрелял.

Дали ему патронов, на сей раз по сотне. Ну, думаем, повезло дураку. Потом начался олений отстрел, уже по убродному снегу. Сели мы бригадой на олений ход, ждем. Вертолетчики сказали, близко уже движется на нас стадо, голов на триста. Отсидели мы до вечера, замерзли как собаки, костра не разведешь, спиртом не погреешься — сухой закон, а тут еще пурга началась. Наконец приезжает Миша, как всегда начинает патроны клянчить.

— Мы же тебе недавно давали! — возмутились мы.

— Дак кончились…

— По кому расстрелял?

— По стаду… Поехали грузить.

— Да где же ты стадо нашёл, если мы стоим на оленьем ходу?

— А тама!

Говорят, оленьи переходы не изменяются столетиями, однако вышло так, что на их пути оказалась наша буровая установка с дизельной электростанцией и стадо изменило маршрут. На него-то и опять «случайно» наехал вездеходчик. Причем стрелял он дробью «три нуля» и настолько толково, что мы наконец-то научились, как нужно добывать оленей. Бить Миша начал не по головным в стаде, а по задним, отчего животные полезли друг на друга, запутались рогами и остальное было делом техники.