Охота на императора
Шрифт:
На свой риторический вопрос он отвечал категорическим «нет!» И тут же пояснил: «Общество действует или, лучше сказать, бездействует таким образом потому, что оно не верит в предоставляемые ему объем и глубину зла, не верит в справедливость обвинений, возводимых, почти огульно, на молодое поколение, а потому не верит и в правомерность борьбы и в законность преследований.
Если вглядеться в ход и сущность возбужденных за последние годы дел о государственных преступлениях, то, к сожалению, надлежит сознаться, что основания для такого недоверия предоставляются сами собою».
В этой записке, написанной летом 1878 года, А.Ф. Кони критиковал законы, принятые в мае 1871 и июне 1872 года. Как видим, он не торопился с выводами, изучая
«Интересы правосудия… — писал он, — отступили на второй план перед интересами полицейского розыска, облеченного в лишенные содержания формы. Не приговор суда об основательности исследования, а мнение начальства о ловкости и усердии исследователей стали ставиться в оценку многих дознаний». Участие прокуроров в расследовании лишь усугубило его обвинительную направленность. «Явился особый род дознаний, производимых не о преступлении, а на предмет отыскания признаков государственного преступления, причем, конечно, рамки исследования могли расширяться до бесконечности.
В результате особо ретивые дознаватели арестовывали целые группы учащихся на основании только смутных подозрений как "сочувствующие революции", имеющие "внушающие подозрения образ жизни" или "вредный образ мыслей"».
Появилось немало доносчиков, сводящих личные счеты из мстительности или корысти: «Ежегодно стал возникать ряд дел, построенных на этой почве, причем прокуратура и чины жандармского корпуса оказывались в течение некоторого времени в руках ловкого доносчика…
Из числа многих подобных дел, в качестве примера, можно привести дело о фельдшере М., о котором было возбуждено дознание по безымянному доносу о том, что он сближается с крестьянами и возбуждает население, вполне неосновательному и написанному, как оказалось, конкурентом М. по практике фельдшером Г., сначала требовавшим с М. уплатить ему 300 рублей отступного; дело по доносу священника С. о "предосудительном поведении против правительства" барона К. и по доносу того же барона К. на того же священника С, обвиняемого им в чтении в церкви манифеста об отречении Государя от престола; дело по доносу бывшего помощника надзирателя Ч. на дворянина Т., 19 лет, которого Ч. обвинял в составлении прокламации, в которой для выражения сочувствия славянам предлагалось "свергнуть долой правительство и его башибузуков". При дознании оказалось, что Ч., желая отличиться открытием политического дела, сам изготовил несколько экземпляров прокламации посредством копировальной бумаги, наклеил их в нескольких местах на улицах, подбросил Т. и собирался подбросить еще десяти молодым людям, адресами коих он заблаговременно запасся».
Более подробно он остановился на "деле 193-х", самом масштабном политическом процессе:
«Оно началось в конце 1873 года и вскоре разрослось в ряд связанных между собою совершенно внешним и искусственным образом отдельных производств, возникших и возбужденных в 37 губерниях и в войске Донском. Уже к концу 1874 года было привлечено к дознанию в качестве обвиняемых 770 человек, из коих 265 были заключены под стражу. При своем окончании это дело представляло собой громадное производство в 147 томах с 193 обвиняемыми лицами».
А.Ф. Кони привел «такие выдающиеся случаи, как поощрение женою жандармского штабс-офицера сына к пропаганде, введение профессором агитатора в кружок студентов, замещение мест по земской службе лицами, специально рекомендованными председателю управы человеком, всецело посвятившим себя анархической пропаганде, раздача земским врачом арестантам с целью устройства побега от конвоя, сонных порошков для последнего и т.п.
Но, к удивлению, чтобы не сказать более, многое из этого существовало только по-видимому, многое не было в действительности, а только казалось…
По рассмотрении всего дознания в Особой комиссии, с целью определения, каким его частям дать ход в судебном порядке, прежде всего оказалось необходимым освободить от всякой ответственности 411 человек. В действиях их нельзя было найти никаких признаков преступления…
Привлеченные без достаточных оснований, оторванные от обычных занятий, лишившиеся должностей, стесненные в ущерб своему материальному благополучию в свободе передвижения — лица эти составили группу, в которую, между прочим, вошли около 90 человек дворян и чиновников, около 100 крестьян и мещан, около 75 студентов разных наименований, 34 воспитанника гимназий и 11 воспитанников технических училищ, 23 воспитанника духовных семинарий, 20 учителей и учительниц сельских школ и т.д. Некоторая часть этих лиц была подвергнута содержанию под стражею…
Следствие было окончено летом 1876 года, а летом 1877 года был составлен обвинительный акт, коим, за исключением 33 неразысканных обвиняемых и 54 умерших, сошедших с ума и лишивших себя жизни, были переданы суду Особого Присутствия 193 человека. Об остальных 56 следствие было прекращено.
Тщательное рассмотрение этого дела судом продолжалось около трех месяцев. Окончательным приговором высокого судилища… 90 человек оправданы, а 27 человек признаны виновными лишь в том, что имели без дозволения начальства запрещенные книги. Высшею мерою наказания за это преступление по закону почитается арест на три месяца, они же пробыли в одиночном заключении более трех лет».
Одного врача обвинили в том, что он дал арестантам сонные порошки для усыпления стражи. Он провел в одиночном заключении 3 года и лишился работы. А оказалось, что это было слабительное средство, которым вряд ли можно было ослабить бдительность стражи.
«Вообще, — сообщил Кони наследнику престола, — с издания закона 19 мая 1871 г. до конца 1877 года возбуждено около 3650 дознаний о государственных преступлениях; в одном 1877 году возбуждено около 950, из коих 250 о пропаганде, а 700 о дерзких словах и распространении ложных слухов. Всего привлечено в период с 1872 по 1878 год к дознаниям о пропаганде не менее 2500 человек, из коих не более 500 подвергнуты наказанию по суду или административным порядком».
Средний возраст заключенных был около 20 лет; крайние пределы — 12-летний крестьянский мальчик и неграмотная крестьянка 84 лет. Многие обвинения были нелепыми, а наказание недопустимо строгим. Так, работящего непьющего крестьянина, имеющего семью из 8 человек, полтора месяца держали под стражей, а затем выслали в другой уезд за непочтительный отзыв об императрице Екатерине I.
«И вот в ежедневной, обыденной жизни общество отмежевывается от солидарности с правительством, вдумчивые люди со скорбию видят, как растет между тем и другим отсутствие доверия, и тщетно ищут признаков какого-либо единения, а семья безмолвствует, трепеща за участь своих младших членов и зная, что школа, дающая им вместо хлеба живого знания родной природы, языка и истории, камень мертвых языков, не в силах оградить их от заблуждений, которые на официальном языке с легкомысленною поспешностью обращаются в государственные преступления…
Где, например, найти средства, чтобы заставить отца забыть про смерть единственного 18-летнего сына, привлеченного в общей массе к дознанию и зарезавшего себя, после двухлетнего одиночного заключения, осколками разбитой кружки? В чем найти способ дать позабыть ему про письмо, в котором "государственный преступник" говорит: "Добрый папа! Прости навеки! Я верил в Святое Евангелие, благодарю за это Бога и тех, кто наставал меня. Здоровье очень плохо. Водянка и цинга. Я страдаю и многим в тягость — теперь и в будущем. Спешу избавить от лишнего бремени других, спешу покончить с жизнью. Бог да простит мне не по делам моим, а по милосердию своему… Простите все. Нет в мире виновного, но много несчастных. Со святыми меня упокой, Господи…"