Охота на императора
Шрифт:
Покушение Каракозова стало триумфом Осипа Ивановича Комиссарова (1838-1892). Этот московский мастеровой из крестьян был возведен в дворянское достоинство и награжден деньгами как спасший жизнь императора. Хотя уже тогда высказывались резонные сомнения в этой официальной версии, более всего похожей на ловкий пропагандистский прием.
Действительно, если Осип Комиссаров толкнул Каракозова, помешав ему сделать прицельный выстрел, то почему не схватил преступника за руку? Почему не задержал его на месте преступления? Или если опешил, почему тотчас не бросился за ним вдогонку?
Промах Каракозова проще
Судьбоносным выстрел Каракозова оказался не только для него, но и для императора.
От этого покушения на убийство никто не пострадал. Александр II даже не испытал сильной моральной травмы. Тем не менее посмевший посягнуть на его жизнь был казнен.
Трудно сказать, почему Александр II решил подписать смертный приговор Каракозову. Ссылка на то, что сделал он это не по личным мотивам, а как представитель верховной власти, ничего не объясняет. Именно как самодержец он мог помиловать преступника.
Странно, что никто ему не объяснил пользу такого решения. Оно много бы изменило в революционном движении. Казнь Каракозова не могла напугать террористов. Она лишь укрепила их в мысли покончить с императором-злодеем. Тут уже был уместен призыв: кровь за кровь, смерть за смерть. Ведь казнили человека, не пролившего кровь, никого не убившего и даже не ранившего!
Да, он посмел посягнуть на жизнь священной особы. Но ведь священна она, эта особа, именем всемилостивейшего Бога, завещавшего прощать врагов своих, не воздавать злом за зло, дабы оно не возрастало в мире. С этих позиций христианского смирения и прощения императору следовало помиловать Каракозова.
Ясно, что политик, государственный деятель, а тем более самодержец не может всегда и во всем следовать религиозным заповедям. (В личной жизни Александр II, подобно всем другим императорам, не раз нарушал их.) Но в данном конкретном случае бессрочная каторга или пожизненное заточение в крепости были бы не бог весть какой царской милостью. Зато в общественном мнении, а особенно в народе, такой поступок вызвал бы одобрение и умиление, моральный авторитет царской власти поднялся бы на новую высоту.
Это могло бы стать, пожалуй, самым сокрушительным ударом по террористам. Кто решился бы готовить очередное покушение на такого императора? Если он ценит человеческую жизнь, если он милостив даже к тому, кто хотел лишить его жизни, то каким же надо быть извергом, чтобы его убить?!
Террористу необходимо оправдание своей акции. Казнь Каракозова, не причинившего никому никакого вреда, давала такое оправдание. Безусловно, и без этого нашлись бы оголтелые сторонники цареубийства. Однако им было бы трудно подыскать сообщников и над ними довлело бы общественное мнение. В такой обстановке вряд ли кто-то решился посягнуть на жизнь «милосердного» государя, а решившись, имел бы ничтожно мало шансов на успех.
Короче говоря, выстрел Каракозова, промахнувшегося в царя, мог бы стать точным попаданием в революционеров-террористов в случае отмены смертной казни для совершившего это преступление. Ничего подобного не произошло, и для Александра II начался отсчет времени до трагического завершения жизни.
Сам того не желая, он поощрил своих будущих убийц.
Революционеров, отвергавших индивидуальный террор (а таких было подавляющее большинство), покушение Каракозова ошеломило и возмутило не меньше, чем сторонников самодержавия.
«Выстрел 4 апреля был нам не по душе, — писал Герцен. — Мы ждали от него бедствий, нас возмущала ответственность, которую брал на себя какой-то фанатик. Мы вообще терпеть не можем сюрпризов ни на именинах, ни на площадях: первые никогда не удаются, вторые почти всегда вредны. Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами». (Это замечание было опровергнуто последующими историческими событиями, вплоть до нашего времени.)
Ему ответил неистовый революционер-анархист М.А. Бакунин: «Я так же, как и ты, не ожидаю ни малейшей пользы от цареубийства в России, готов даже согласиться, что оно положительно вредно, возбуждая в пользу царя временную реакцию, но не удивлюсь отнюдь, что не все разделяют это мнение и что под тягостью настоящего невыносимого, говорят, положения нашелся человек, менее философски развитый, но зато и более энергичный, чем мы, который подумал, что гордиев узел можно развязать одним уларом. Несмотря на теоретический промах его, мы не можем отказать ему в своем уважении и должны признать его "нашим" перед гнусной толпой лакействующих царепоклонников».
Не совсем прав Бакунин, предполагая «теоретический промах» у террориста. Да, безусловно, ответом на покушение было ужесточение карательных мер со стороны правительства. Но именно этого добивались некоторые теоретики индивидуального террора.
По их мнению, обострение борьбы между революционерами и их противниками должно привести в конце концов к открытому столкновению, социальному взрыву. Индивидуальный террор провоцирует аналогичные меры со стороны государства. Таким путем предполагалось вызвать дестабилизацию общества, страх перед новыми покушениями, растерянность и смуту.
Кроме того, громкие террористические акции должны были, по мнению их сторонников, напоминать властям и народу, а также просвещенным гражданам других стран, что в России действуют тайные общества революционеров, бросивших вызов самодержавию. Слабых духом это заставляло трепетать, а сильных вдохновляло на революционные подвиги (или на противодействие им).
…В период либеральных реформ Александра II большинство идейных революционеров отвергали метод террора. А желающих совершить цареубийство даже ценой собственной жизни было, по-видимому, немало. П.А. Кропоткин, член тайного кружка народников «чайковцев», свидетельствовал:
«Из южных губерний приехал однажды в Петербург молодой человек с твердым намерением убить Александра II.
Узнав об этом, некоторые чайковцы долго убеждали юношу не делать этого; но так как они не могли переубедить его, то заявили, что помешают ему силой. Зная, как слабо охранялся в ту пору Зимний дворец, я могу утвердительно сказать, что чайковцы тогда спасли Александра II. Так твердо была настроена тогда молодежь против той самой войны, в которую она бросилась потом с самоотвержением, когда чаша ее страданий переполнилась».