Охота на крутых
Шрифт:
– А я уже вторую неделю, как у тебя здесь, внизу квартирую! – пояснил тот, поняв его немой вопрос и снова попросил: – Дай стаканчик – жажда замучила!
«Бомж! – понял сторож. – Обыкновенный бомжака, каких везде сейчас не счесть!» Он машинально вынул стаканчик, брякнув лежащими там же ключами, а сам продолжал думать, наблюдая, как старик, свинтив пробку, наливает из бутылки в стакан темную густую жидкость.
Сторожа вдруг словно толкнуло изнутри. Живет в подвале... Это при минусовой‑то температуре? Почти что голый? Его начало трясти мелкой дрожью, он уже с ужасом глядел на неизвестно откуда взявшегося дедка, припоминая невольно сюжеты из «Вия» и «Майской ночи»... Тихонько потянул к себе пятизарядку... А старик, с удовольствием выпив из стакана, утерся рукавом длинной рубахи и, налив снова, протянул его Илье Семенычу. Тот машинально взял, а старик продолжал:
– Да ты пей, пей – вкуснятина, какую не везде найдешь! Дык о чем бишь я? Ага, о квартире. Две недели, почитай, валяюсь в ентом ящике, а родственнички не едуть забирать. А седни решил – все, баста! Пойду сам поезд встречать. Ты мне скажи, сколь времени, только выпей сперва? Получше твово «Наполеона» будет!
Илья Семеныч машинально отхлебнул и взглянул на часы – десять минут первого... Старик, между тем, забрал у него стакан, с видимым удовольствием допил остатки и вновь утерся рукавом рубахи. Только теперь Илья Семеныч заметил на рукаве кровавые полосы, остающиеся после каждой такой процедуры и ощутил терпкий солоноватый привкус, как после... Он вскочил с лавки, чувствуя, как леденеет сердце, схватил «бельгийку», клацнул взводимым курком...
– Ты что мне дал выпить, образина проклятая?
– Кровь! – Старик улыбнулся, обнажив вдруг длинные клыки по краям белых, сверкающих в лунном свете зубов – вовсе не старческих.
– Обыкновенная человеческая кровь! Из свежины, что утром привезли... – Он шел, оскалившись, к Илье Семенычу, протягивая ему бутылку вполне нормальной рукой, тогда как на другой, свободной, неизвестно когда успели вырасти длинные, острые когти‑ножи... «Картечь, конечно, не серебряная пуля, но на время успокоит этого...» – остатками мужества успел подумать сторож, давя на спусковой крючок. Щелчок! – осечка. Он снова взвел, даванул, потом снова... наконец, выщелкнул магазин – пустое нутро его оскалилось пружинами. А вампир был уже совсем рядом – у самого лица щелкали когти‑лезвия, белый смеющийся оскал все ближе... ближе... остатки храбрости покинули Илью Семеныча – в его крови остался лишь адреналин. К тому же ему изменил самый близкий в эту ночь друг –оружие. В данной ситуации у Ильи Семеныча было только два выхода: либо умереть от разрыва сердца, либо потерять сознание. Сердце у него было еще о‑го‑го, поэтому он избрал второй вариант...
Дед Федор наклонился над упавшим, убедился, что тот жив, достал из его кармана ключи и отпер ворота. После этого подошел к двери морга.
– Эй, иде вы там, вылазьте!
Из дверей показались Игорь и Гек – они тащили большой пластиковый мешок.
– Быстрее, быстрее, покаместь не очухался! – торопил их дед, склоняясь над «бельгийкой». – Генка, тебе замыкать! – Тоненько пискнули рессоры тележки на резиновом ходу, звякнула цепь с замком, все стихло.
Илья Семеныч очнулся минут через пять. Обвел полубезумным взглядом вверенное ему пространство – везде порядок, все на местах. На слабых ногах бросился к воротам, ощупал замок, подергал цепь, затем метнулся к ружью, выдрал магазин... Тускло блеснула латунь тупорылых зарядов. С облегчением вытер рукавом холодный пот со лба, затем перекрестился трижды и прочел про себя «Отче наш...» На душе стало легко и умиротворенно. Прошел к лавочке, сел с краешку – поджатая нога толкнула что‑то пяткой. Сторож заглянул подлавку... из перевернутой бутылки на желтеющую траву выбулькивалось темное, густое пойло... Рядом стоял налитый до краев дорожный стакан...
Он тонко, по‑заячьи вскрикнул и, подхватив ружье, метнулся в конторку, захлопнув за собой крепкую дверь...
В эту ночь проходящих мимо, наверное, неприятно поразило бы неприличное поведение доселе спокойных обитателей морга: до самого утра с его территории доносились интимные стоны и возгласы включенной на всю мощь видеодвойки, перемежаемые иногда песнями «По Муромской дорожке» и «Выхожу один я на дорогу» в пьяном исполнении. Да изредка звучали выстрелы из «бельгийки» – Илья Семеныч, опорожнив полторы бутылки «Наполеона», стрелял по входной двери конторки на любой шорох за ней... Некому было оценить боевое искусство сторожа, так же, как и некому разделить с ним компанию – покойники мирно покоились в целлофановых мешках и на финской клеенке, а люди ночью предпочитали не ходить мимо территории морга – боялись...
Глава ХIII
Про жизнь-жестянку
В эту ночь Федя Змей и Санька Козырь спали плохо – по комнатам гуляли сквозняки. Они успели купить у пронырливого управдома две новых двери: кухонную и входную – с глазком, за которые тот содрал с них ровно миллион. Двери вставил сосед‑плотник за ящик водки. Назавтра он же пообещал сварганить на работе оконный блок и тут же установить его. Еще восемьсот тысяч. А новая плита, кухонный гарнитур, плиточка, обои, услуги... Ойкнув, Федя решительно поднялся – все равно от этих мыслей не уснуть, прошел в зал, щелкнул выключателем и... увидел Саньку, который сидел на новой тахте, выковыривая «Кэмел» из пачки.
– Тоже не спится?
– Да какой тут к хренам сон?! Того и гляди – гранату запустят в окно или еще какую‑нибудь фиговину! И дернул же нас черт связаться с этими двумя! За один звонок – четыре миллиона! – передразнил он вчерашний голос друга. – Вот и приклей теперь их себе на задницу – эти лимоны! Затрат‑то на десять, как минимум!
– Ты забыл – сперва была «Таврия»! – напомнил ему Федя. – А Михай – уже следствие!
– А‑а‑а! – махнул рукой Козырь. – Какая, к долбаной матери, разница: следствие, причина... Главное – влипли мы с тобой меж двух огней. Пока дают деньги и те, и эти, а чуть что – и от тех, и от этих по пуле схлопочем. Или чего существенней, навроде этого, – он мотнул головой в сторону развороченный кухни. – Пока они, возможно, просто попугать решили – отвалите, мол, от этих ребят – они смертники! А после и нас в тот же списочек внесут – не успеем и лапками дрыгнуть! Так что, Федя, сейчас мы с тобой по лезвию бритвы ходим, и, по‑моему, пока не поздно, пришло время выбирать, куда падать – влево или вправо.
– Ну что ж, ты меня почти убедил, – вздохнул Змей. – Доставай заначку, сейчас и устроим производственное совещание.
Опохмелившись, они приняли твердое решение: выходить из запоев! А чтобы этот процесс прошел гладко и безболезненно, набрали лучшего, по их мнению, «лекарства» – водки «Абсолют» с лимонником. Ну и к ней, естественно, соответствующей закуски: грибной паштет, голландское сливочное масло и нежнейшую бастурму – копченую вырезку со специями. Козырь прихватил еще и сыр «Камамбер», завернутый в серебристую фольгу с яркой нашлепкой‑этикеткой.
– Его все рекламы расхваливают.
Сейчас Федя подозрительно принюхивался, пока Саня сдирал фольгу с куска этого сыра.
– Это что еще за дерьмо?
Действительно – то, что Козырь выложил на тарелку, сыром можно было назвать с большой натяжкой. Ноздреватый – да, но весь покрыт серо‑зелеными пятнами плесени. Вдобавок от него шел резкий, неприятный запах.
– Как от протухшей рыбы воняет! – дал более точное определение Федя, демонстративно зажимая ноздри.
– Что ты понимаешь в деликатесах? – возмутился Санька, отрезав себе кусочек и храбро поднося его ко рту – попробовать. – Его все высшее общество Франции и Англии потребляет на дипломатических приемах!
– Может, оно и так, но ты на всякий случай уйди на кухню – хоть не на моих глазах помирать будешь. Опять же – сквознячок там, а от него духан, как от... неподмывшейся бабы! – выразился, наконец, Змей. Козырь, совсем было грызнувший, икнул, услыхав его последнее определение, и сквозанул в туалет. Вернулся, вытирая рот.
– Вечно ты испортишь людям аппетит своим хамским юмором ! За что же я сорок тысяч вылупил?
– За то, что я тебя от верной смерти спас! И дам урок на будущее: никогда не жрать разное дерьмо в заграничной упаковке, если рядом есть свое, крестьянское сырье! – захохотал Федя и принес с подоконника завернутый в бумагу кусок ноздреватого янтарно‑белого «Российского» сыра. – А эту гадость выбрось! Им вон, – кивнул в сторону окна, за которым раздавалось голодное мяуканье бродячих котов. Козырь последовал его совету – перегнувшись через подоконник, метнул кусок невостребованного «Камамбера» на кучу отбросов возле мусорного контейнера. К нему тотчас метнулись три облезлых кота. Но дальше произошло невероятное: унюхав запах сыра, производители семейства кошачьих вякнули в унисон, подняли дыбом шерсть на холке и сквозанули от контейнера в разные стороны.