Охота на рэкетиров
Шрифт:
— Ладно, батя, — сказал он, собираясь прощаться, — бывай здоров… А наконечник все же попробуй нагреть. Паяльной лампой, хотя бы.
— И тебе счастливо, — Пожилой торопливо нырнул под арку, наверстывать упущенное время. Андрей медленно вернулся к «Ягуару». Вскоре они выехали из села.
— Что ты узнал? — спросила Андрея Кристина.
Андрей вкратце пересказал разговор с Пожилым.
— Что же теперь делать? — спросила Кристина.
— Не знаю, — честно признался Андрей. — Не знаю я, Кристя…
Они
— Ты считаешь, — Кристина запнулась, — …считаешь… …что Атасов…
«Погиб?»
Андрей подумал, что Атасова больше нет. Попробовал представить себе его на никелированной каталке, с размашистой надписью «Атасов», сделанной «зеленкой» по голому синеватому бедру. К горлу подступила дурнота. Настоящая реальность содержит и такие вот сумеречные углы, в которые лучше бы не заглядывать. Хотя, никуда не денешься — иногда.
— О чем ты думаешь, Андрюша?
Андрей покачал головой.
Вот они едут сейчас, сидят в теплом салоне, а он лежит, где-то совсем неподалеку, в холодной тишине морга… Ледяной, с синими руками и оплывшим лицом, совершенно не похожим на свое собственное. Они никогда не бывают похожими. Стоит душе покинуть тело, как то становится жутковатой восковой куклой. Можно найти тридцать три научных объяснения этому процессу, но все они кажутся ерундой, когда стоишь перед мертвым телом. Только у атеистов хватило мозгов отрицать после этого душу. Между мертвым и живым пролегает какая-то граница, гораздо более глубокая, чем та, которую можно объяснить медицинскими терминами и понятиями органической химии.
— Андрюша?..
Впрочем, вероятно, что никакой фамилии у Атасова на бедре нет. Вопрос в том, были ли при нем документы, когда его вытащили из завала, или никаких документов не было. Атасов запросто мог выкинуть их, потерять, обронить, да все, что угодно. Чурки могли с тела снять. Поэтому и числится, к примеру, как труп неизвестного мужчины средних лет. Причина смерти — несовместимые с жизнью ранения. Или что-то в этом духе на отвратительном медицинском суржике, который сам по себе звучит пострашнее любого выдуманного кошмара.
— А я надеюсь, Атасов в госпитале, — с нажимом добавила Кристина, с тревогой вглядываясь в позеленевшее лицо Бандуры. — Слышишь меня, Андрей?!
«Гримо бы никто подбирать не стал. Собаку б сапогом наподдали и пускай валяется, пока вороны не склюют… И ошейник Кристина там подобрала…»
— Андрюшенька? — Кристина накрыла ладонью его руку на руле и испугалась — до чего же пальцы холодные…
— Но ведь Атасов мог и невредимым уйти…
Андрей забрал руку с руля и привлек Кристину к себе. Она сразу устроила голову на его плече. И заплакала.
— Все будет хорошо,
— Слава Богу, что мы вместе, — искренне сказал Андрей. — Не представляю, чтобы я без тебя делал?..
— Какой от меня прок? — зашептала Кристина, устраиваясь поудобней.
Андрей повернулся и поцеловал ее в затылок.
— Такой, что ты и представить себе не можешь. — Он со всхлипом вздохнул. — Хуже одиночества нет.
Какое-то время ехали молча.
— Давай определимся, с чего начать, — предложила Кристина, очень довольная тем, что Андрей вышел из ступора.
— Даже не знаю, с чего… К моргам сейчас не подберешься (вообще говоря, он об этом и думать не хотел), больницы — тем более под надзором. В четыре глаза должны следить… Сунемся — в момент сцапают. Как пить дать.
— Скоро стемнеет, — как бы невзначай сообщила Кристина. Андрей поглядел на солнечный диск, сделавшийся малиновым и грозивший вот-вот ускользнуть на запад.
— Действительно, — удивился Андрей. — Надо же… А я и внимания не обратил.
— Часу не пройдет, как стемнеет.
Андрей неожиданно улыбнулся.
— Что, Андрюша?
— Да вспомнил одну забавную историю…
— Какую?
— Да ерунду, в общем-то. Мы как-то пасеку перевозили с отцом. С одного поля на другое. Ульи только ночью возят, когда пчелы спят. Начали в полночь, натягались, ясное дело. Ульи тяжеленные, на две семьи каждый. Короче, едем. Ни рук, ни ног не чувствуем. Дело к трем. Темнота стоит, хоть глаз выколи. Едем, едем. Тут батя и говорит: «Какого черта? Что у меня с глазами? Ни черта не вижу?!» А я посмотрел на приборный щиток и отвечаю: «Батя, а ты фары включить не пробовал?»
Андрей хохотнул. Кристина отделалась бледной улыбкой.
— Надо подумать о ночлеге, — посерьезнев, сказал Андрей. — Утро вечера мудренее. Сегодня мы так и так ничего не сделаем.
Андрей принял решение, и ему стало легче. Думать о ночлеге оказалось куда приятнее, чем ломать голову над судьбой Атасова.
— Мне в поле ночевать не хочется, — Кристина зябко поежилась.
— Мне тоже, — без колебаний признался Андрей. — И я есть хочу.
— А где мы сейчас?
Кристина переломила плитку шоколада, протянула половину Андрею. Он замотал головой.
— Не хочешь?
— Не хочу. И не знаю, где два в одном, если ты понимаешь, о чем речь.
Дорога была ему незнакома, тем более что он уже давно за ней не следил. Слева стеной чернели предгорья. «Ягуар» двигался на запад.
— Знаешь, Кристя? — Андрею неожиданно пришла в голову мысль, показавшаяся в высшей степени привлекательной.
— Что, Зайчик?
— Тут до моря — совсем ерунда осталась. Лет десять тому назад я в этих краях с родителями отдыхал. В Соколовке.
— Где это?