Охота на русалку
Шрифт:
После того мы не спали на сеновале. Не хочу, чтоб твой петух вот так унижал мужское достоинство. Я не переношу его голос. Не хочу с ним никаких разборок. А яйца, если вдруг понадобятся, лучше куплю в магазине. Себе будет дешевле…
Степан, ухватившись за живот, хохотал до слез. Он впервые услышал о случившемся на сеновале.
— Пойми, братан, жизнь слишком короткая штука, и я не хочу тратить время на то, к чему не лежит душа. Хотя тебя я понимаю.
— Что ж, не уговорил в фермеры. Жаль, конечно. Но если надумаешь, позвони! Случается, что
Лена и Антонина тоже не теряли время зря. Привели в порядок погреб со всеми соленьями, вареньями. Переговариваясь вполголоса, понемногу стерпелись, а потом и сдружились.
Тонька ничего не рассказала новой подруге о своем прошлом. Поделилась лишь, что замужем за Игорем она недавно, до него не встретила путевого мужика. Связывать свою жизнь с алкашом не хотелось. Все выбирала. Так и засиделась в одиночках. О детях не думала. Вырастить ребенка в городе куда сложнее, чем в деревне. Здесь все на виду. А в городе детвору растят дворы, подворотни и улицы, потому неизвестно, каким он будет и что из ребенка получится. Плодить безотцовщину тоже не хотелось, оттого жила скучно, как большинство женщин города.
Лена о себе поведала без утайки, понимая, что Тоня скоро уедет и забудет их. Ни хвалить, ни судить фермершу ей не с кем, да и некогда.
Неожиданностью для Антонины стал Лелькин звонок. Она протирала от пыли банки с вареньем в подвале дома. От телефонных звонков отвыкла за месяц. Ей за все время никто не звонил, хотя аппарат постоянно висел меж сисек, на всякий случай. Когда он запищал, Тонька тут же вырвала его из грудей, обрадовалась голосу Лельки. Она чуть на уши не встала от радости, услышав о Сыче: хлопала себя по ляжкам, трясла грудями, крутила задницей и готова была пуститься в пляс. Баба бросила в таз с водой тряпку и, забыв обо всем, побежала искать Игоря. Тот, как всегда, сидел в беседке возле дома и курил неспешно.
— Слышь, Игореха! Кончай тянуть резинку! Подхватывай яйцы в охапку, и линяем в город! Да поскорее! Там такие дела творятся, как в сказке на заказ! — Вырвала у мужика сигарету из пальцев, плюхнулась рядом и, сделав крутую затяжку, закатила глаза то ли от табака, а может, от новостей.
— Какая муха тебя достала? — оглядел Игорь бабу. Та, глянув на него лукаво, подморгнула:
— Знаешь, что задолжал за новость?
— Какую?
— Лелька только сейчас звонила мне!
— Ну и что с того?
— Сыча убили! Вот что! Прямо у нее на глазах, а значит, в ларьке. Всю банду замели менты. Не только Сыча размазали, еще кого-то. Зовут нас в город и ждут с нетерпением! — звонко чмокнула мужика в щеку. Тот сидел обалдело.
— Вовку урыли?
— Да! Нет его больше! — подтвердила баба.
— Не может быть!
— А ты проверь! — предложила Тонька.
Игорь набрал номер, но телефон молчал. Он набрал другой, и тоже бесполезно.
— Ну, что я говорила?
—
— Последний покойник? — ухмылялась баба.
— Алло! Семен! Это ты? Да, Игорь! Чего? Во мудак! Ты меня недосчитался? Где? У тебя в морге? А кто ж к тебе загремел? Сыч и Фитиль? Ни хрена! И давно? В морозильнике? Меня ждут? Я отвалил от них давно! Ну да! Это мое счастье, видимо, ты прав…
Слушай, Тоня, а ведь Лелька не стемнила! Мы уехали из города, а его новости даже тут нас достали! Понимаешь, теперь мы можем дышать спокойно, никого не боясь, не вздрагивая и не оглядываясь. Если захотим, родим ребенка! А, Тонь? Смогем?
Баба впервые покраснела:
— Ты хоть подумай, мне через год тридцать исполнится. Кто в такие годы рожает? Лишь ненормальные!
— Самое время! Материнский возраст, зрелый! А и мату-ха из тебя состоится классная. И родишь нормального сына.
— А если дочь?
— Кто будет, тот наш! Лишь бы светлая доля у ребенка была. Раньше даже думать не посмел бы. Теперь Сыча нет. Ничья клешня не зависнет над дитем. У Володьки сердца не было! О жалости никогда не слышал. Был случай, после которого я стал его бояться и человеком уже не считал. Обложил налогом сапожника. Тот три года безропотно платил. А тут его мастерская сгорела. Ни фига не осталось — ни заготовок, ни материала. Мужик едва живой. А Сычу плевать. И потребовал: «Гони из сбережений».
Они, может, и были, но мало, только на жизнь. Семья у человека имелась большая. Володька дал ему срок две недели — включил счетчик. Но сапожник не нашел деньги. И тогда Сыч схватил младшего внука его и сбросил в колодец во дворе. Пацану и двух лет не было. Мигом утонул не крикнув. А Сыч сказал: «В другой раз самого следом сброшу. Смотри, если через неделю денег не будет, урою так же».
— Ну и что? Отдал налог сапожник?
— Повесился в тот день. Ночью. А семья вскоре уехала куда-то насовсем.
— Зверюга! — выдохнула Антонина побелев.
— Да что там горожане, Сыча свои, крутые, боялись — и неспроста. Знаешь, даже не верится, что его нет. Конечно, в городе крутых полно, но с ними меня ничто не связывает. А и от своих отвязался. Отпустили. И все ж сидел у них я под колпаком, ни они, ни я им не доверял. И следили крутые за всяким моим шагом. Я это не только чувствовал, а и видел.
— Зато нынче все! Дышим спокойно! — раскинула руки Тонька, обняла мужа.
— Надолго ли тот покой нам отпущен? — мрачно заметил Игорь.
— Ладно! Теперь ты не один. Отобьемся. От чужих и тем более. Так вломим, что мало не покажется. Нынче даже менты зашевелились. Вишь, Лелька сказала, что всю банду сгребли.
— Откуда она знает? С Сычом была знакома? И все на том!
— Они засветились у нее не раз. Конечно, видела. А потом, чего мы здесь гадаем? Считай, месяц в деревне прожили. Домой хочу! — заявила резко, настырно.
— Не знаю, как у тебя дома, здесь у меня никого не было! — оглядел Игорь дверь и открыл ее.