Во-первых, было два основоположника литературы абсурда — Эдвард Лир, издавший несколько «Книг нонсенса», и Льюис Кэрролл, издавший сперва «Алису в стране чудес», потом «Алису в Зазеркалье», а потом (в марте 1876 года) «Охоту на Снарка».
Во-вторых, Льюис Кэрролл тридцать лет преподавал математику в Колледже Церкви Христа, что в городе Оксфорде, написал за свою жизнь много ученых книг и чуть ли не сто тысяч писем разным людям — взрослым и детям, немножко заикался и замечательно фотографировал.
В-третьих, написал он свою поэму для детей и посвятил маленькой девочке (но не Алисе Лиддел, дочери декана Колледжа, которой он посвятил «Страну Чудес», а другой — Гертруде Чатауэй, с которой он познакомился на каникулах. Вообще, Кэрролл дружил и переписывался со многими девочками. И правильно делал, потому что разговаривать с ними намного интереснее, чем с профессорами.) Написал-то он для детей, да взрослые оттягали поэму себе: дескать, глубина в ней необыкновенная, не дай Бог ребеночек провалится. Только, мол, sages and grey — haired philosophers (то есть, мудрецы и поседелые философы) способны понять, где там собака зарыта. И пошли толковать так и сяк.
Главное ведь что? Искали, стремились, великие силы на это положили… Доходили, правда, до них слухи, люди-то добрые предупреждали, что Снарк может и Буджумом оказаться, да все как-то надеялись, что обойдется, что — не может того быть. Тем более, когда такой пред водитель с колокольчиком!
Не обошлось. Ситуация обыкновенная, очень понятная. Тут можно представить себе и
предприятие обанкротившееся, и девушку, разочаровавшуюся в своем «принце», и… Стоит ли продолжать? Все, что начинается за здравие, а кончается за упокой, уложится в эту схему.
В 40-х годах появилась такая теория, что Снарк — это атомная энергия (и вообще научный прогресс), а Буджум — ужасная атомная бомба (и вообще все, чем мы за прогресс расплачиваемся).
Можно думать (и это едва ли не всего естественнее для нас с вами), что Снарк — это некая социальная утопия, а Буджум — чудовище тоталитаризма, в объятья которого попадают те, что к ней (к утопии) стремятся. Так сказать, за что боролись, на то и напоролись.
Можно мыслить и более фундаментально. Тогда «Охота на Снарка» предстанет великой экзистенциальной поэмой о бытии, стремящемся к небытию, или новой «Книгой Экклезиаста» — проповедью о тщете (но проповедью, так сказать, «вверх тормашками»).
А может быть, дело как раз в том, что перед нами творение математика, то есть математическая модель человеческой жизни и поведения, допускающая множество разнообразных подстановок. Искуснейшая модель, честное слово! Недаром один оксфордский студент утверждал, что в его жизни не было ни единого случая, чтобы ему (в самых разнообразных обстоятельствах) не вспомнилась строка или строфа из «Снарка», идеально подходящая именно к этой ситуации.
Страшно и подступиться к такой вещи переводчику. Вот ведь вам задача:
Блоху подковать!
Вообще, переводить игровые, комические стихи непросто. Как ни исхитряйся, как ни тюкай молоточком, хотя и дотюкаешься до конца и вроде бы сладишь дело, — не пляшет аглицкая блошка, не пляшет заморская нимфозория! Тяжелы подковки-то.
А нужно ли это делать, вообще, — вот вопрос. Ведь и сам Снарк — зверюга абсурдная, а тут его еще надо переснарковать, да перепереснарковать, да перевыснарковать. Суета в квадрате получается и дурная бесконечность. Но в конце концов сомнения были отброшены и к делу приступлено. Принцип перевода выбран с особым расчетом: хотелось, чтобы вещь оставалась английской и в тоже время естественно приложимой к русской ситуации. Снарк остался Снарком и Буджум Буджумом ввиду их широкой международной известности, других же персонажей пришлось малость перекрестить. Предводитель Bellman получил имя Балабона (за свой председательский колокольчик и речистость), другие члены его команды выровнялись под букву «Б»: дело в том, что у Кэрролла они все начинаются на одну букву, и это ох как неспроста! Мясник (Butcher), весьма брутальный тип, благополучно превратился в брутального же Браконьера. Оценщик описанного имущества (Broker) — в Барахольщика. Гостиничный мальчишка на побегушках (Boots), не играющий никакой роли в сюжете, — в Билетера (а почему бы нет?). Адвокат (Barrister) претерпел самую интересную метаморфозу — он сделался отставной козы Барабанщиком и при этом Бывшим судьей. Значит, так ему на роду написано. Ничего, пусть поддержит ударную группу (колокольчик и барабан) этого обобщенного человеческого оркестра, где каждый трубит, как в трубу, в свою букву «Б» — быть, быть, быть! На этой опти-мистической (то есть отчасти и мистической) ноте мы закончим и плавно выпятимся за кулису.
ОХОТА НА СНАРКА
Действующие лица
Балабон, капитан и предводитель,
Билетер,
барахольщик,
шляпный Болванщик,
отставной козы Барабанщик, он же Бывший судья,
Бильярдный маэстро,
банкир,
Булочник, он же Огрызок, Дохляк и пр.;
Бо6ер,
браконьер,
А также
Снарк,
Буджум,
Хворобей,
Кровопир,
Призрак дядюшки,
Видения Суда,
Обитатели гор и другие.
Вопль первый
ВЫСАДКА НА БЕРЕГ
«Вот где водится Снарк!» — возгласил Балабон. Указав на вершину горы;И матросов на берег вытаскивал он, Их подтягивал за вихры.«Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю: Вам отваги придаст эта весть.Вот где водится Снарк! В третий раз говорю. То, что трижды сказал, то и есть».Был отряд на подбор! Первым шел Билетер Дальше следовал шляпный Болванщик,Барахольщик с багром, чтоб следить за добром И козы отставной Барабанщик.Биллиардный маэстро — отменный игрок Мог любого обчистить до нитки;Но Банкир всю наличность убрал под замок Чтобы как-то уменьшить убыткиБыл меж ними Бобер, на уловки хитер, По канве вышивал он прекрасноИ, по слухам, не раз их от гибели спас. Но вот как — совершен но неясно.Был там некто, забывший на суше свой зонт, Сухари и отборный изюм,Плащ, который был загодя отдан в ремонт, И практически новый костюм.Тридцать восемь тюков он на пристань привез. И на каждом — свой номер и вес;Но потом как-то выпустил этот вопрос И уплыл в путешествие без.Можно было б смириться с потерей плаща Уповая на семь сюртуковИ три пары штиблет; но. пропажу ища, Он забыл даже, кто он таков.Его звали: «Эй, там!» или «Как тебя бишь!» Отзываться он сразу привыкИ на «Вот тебе на» и на «Вот тебе шиш», И на всякий внушительный крик.Ну а тем. кто любил выражаться точней Он под кличкой иной был знаком.В кругу самом близком он звался «огрызком» В широких кругах — «дохляком»«И умом не Сократ, и лицом не Парис, — Отзывался о нем Балабон. —Но зато не боится он Снарков и крыс, Крепок волей и духом силен!»Он с гиенами шутки себе позволял, Взглядом пробуя их укорить,И однажды под лапу с медведем гулял. Чтобы как-то его подбодрить.Он как Булочник, в сущности, взят был на борт, Но позднее признаньем потряс,Что умеет он печь только Базельский торт, Но запаса к нему не запас.Их последний матрос, хоть и выглядел пнем, — Это был интересный пенек:Он свихнулся на Снарке, и только на нем, Чем вниманье к себе и привлек.Это был Браконьер, но особых манер: Убивать он умел лишь Бобров,Что и всплыло поздней, через несколько дней, Вдалеке от родных берегов.И вскричал Балабон, поражен, раздражен: «Но Бобер здесь один, а не пять!И притом это — мой, совершенно ручной, Мне б его не хотелось терять».И, услышав известье, смутился Бобер, Как-то съежился сразу и скис,И обеими лапками слезы утер, И сказал: «Неприятный сюрприз»Кто-то выдвинул робко отчаянный план: Рассадить их по двум кораблям.Но решительно не пожелал капитан Экипаж свой делить пополам.«И одним кораблем управлять нелегко, Целый день в колокольчик звеня,А с двумя (он сказал) не уплыть далеко, Нет уж, братцы, увольте меня!»Билетер предложил, чтобы панцирь грудной Раздобыл непременно БоберИ немедленно застраховался в одной Из надежных банкирских контор.А Банкир, положение дел оценя, Предложил то, что именно надо:Договор страхованья квартир от огня И на случай ущерба от града.И с того злополучного часа бобер, Если он с браконьером встречался,Беспричинно грустнел, отворачивал взор И как девушка скромно держался.
Вопль второй
РЕЧЬ КАПИТАНА
Балабона судьба им послала сама: По осанке, по грации — лев!Вы бы в нем заподозрили бездну ума, В первый раз на него поглядев.Он с собою взял в плаванье Карту морей, На которой земли — ни следа;И команда, с восторгом склонившись над ней Дружным хором воскликнула: «Да!»Для чего, в самом деле, полюса, параллели, Зоны, тропики и зодиаки?И команда в ответ: «В жизни этого нет, Это — чисто условные знаки.На обыденных картах-слова, острова, Все сплелось, перепуталось — жуть!А на нашей, как в море, одна синева, Вот так карта — приятно взглянуть!»Да, приятно… Но вскоре после выхода в море Стало ясно, что их капитанИз моряцких наук знал единственный трюк — Балабонить на весь океан.И когда иногда, вдохновеньем бурля, Он кричал: «Заворачивай носом!Носом влево, а корпусом — право руля!» — Что прикажете делать матросам?Доводилось им плыть и кормою вперед, Что, по мненью бывалых людей,Характерно в условиях жарких широт Для снаркирующих кораблей.И притом Балабон — говорим не в упрек — Полагал, и уверен был даже,Что раз надо, к примеру, ему на восток, То и ветру, конечно, туда же.Наконец с корабля закричали: «Земля!» — И открылся им брег неизвестный.Но, взглянув на пейзаж, приуныл экипаж: Всюду скалы, провалы и бездны.И, заметя броженье умов, балабон Произнес утешительным тономКаламбурчик, хранимый до черных времен, — Экипаж отвечал только стоном.Он им рому налил своей щедрой рукой, Рассадил, и призвал их к вниманью,И торжественно (дергая левой щекой) Обратился с докладом к собранью:«Цель близка, о сограждане! Очень близка!» (Все поежились, как от морозу.Впрочем, он заслужил два-три жидких хлопка, Разливая повторную дозу.)«Много месяцев плыли мы, много недель, Нам бывало и мокро, и жарко,Но нигде не видали — ни разу досель! — Ни малейшего проблеска Снарка.Плыли много недель, много дней и ночей, Нам встречались и рифы, и мели;Но желанного Снарка, отрады очей, Созерцать не пришлось нам доселе.Так внемлите, друзья! Вам поведаю я Пять бесспорных и точных примет,По которым поймете — если только найдете, — Кто попался вам — Снарк или нет.Разберем по порядку. На вкус он не сладкий, Жестковат, но приятно хрустит,Словно новый сюртук, если в талии туг, И слегка привиденьем разит.Он встает очень поздно. Так поздно встает (Важно помнить об этой примете),Что свой утренний чай на закате он пьет, А обедает он на рассвете.В-третьих, с юмором плохо. Ну, как вам сказать? Если шутку он где-то услышит,Как жучок, цепенеет, боится понять И четыре минуты не дышит.Он, в-четвертых, любитель купальных кабин И с собою их возит повсюду,Видя в них украшение гор и долин. (Я бы мог возразить, но не буду.)В-пятых, гордость! А далее сделаем так: Разобьем их на несколько кучекИ рассмотрим отдельно — Лохматых Кусак И отдельно — Усатых Колючек.Снарки, в общем, безвредны. Но есть среди них. (Тут оратор немного смутился.)Есть и БУДЖУМЫ…» Булочник тихо поник И без чувств на траву повалился.
Вопль третий
РАССКАЗ БУЛОЧНИКА
И катали его, щекотали его, Растирали виски винегретом,Тормошили, будили, в себя приводили Повидлом и добрым советом.И когда он очнулся и смог говорить, Захотел он поведать рассказ.И вскричал Балабон: «Попрошу не вопить!» И звонком возбужденно затряс.Воцарилася тишь. Доносилося лишь, Как у берега волны бурлилиКогда тот, кого звали «Эй, как тебя бишь», Речь повел в ископаемом стиле.«Я, — он начал, — из бедной, но честной семьи…» «Перепрыгнем вступленье — и к Снарку! —Перебил капитан. — Если ляжет туман, Все труды наши выйдут насмарку».«Сорок лет уже прыгаю, боже ты мой! — Всхлипнул Булочник, вынув платок. —Буду краток: я помню тот день роковой, День отплытья — о, как он далек!Добрый дядюшка мой (по нему я крещен) На прощание мне говорил…»«Перепрыгнули дядю!» — взревел Балабон И сердито в звонок зазвонил.«Он учил меня так, — не смутился Дохляк, — Если Снарк — просто Снарк, без подвоха,Его можно тушить, и в бульон покрошить, И подать с овощами неплохо.Ты с умом и со свечкой к нему подступай, С упованьем и крепкой дубиной,Понижением акций ему угрожай И пленяй процветанья картиной…»«Замечательный метод! — прервал Балабон. — Я слыхал о нем, честное слово.Подступать с упованием (я убежден) — Это первый закон Снарколова!»«… Но, дружок, берегись, если вдруг набредешь Вместо Снарка на Буджума. ИбоТы без слуху и духу тогда пропадешь, Не успев даже крикнуть „спасибо“.Вот что, вот что меня постоянно гнетет, Как припомню — потеет загривок,И всего меня этак знобит и трясет, Будто масло сбивают из сливок.Вот что, вот что страшит…» — «Ну, заладил опять!» Перебил предводитель в досаде.Но уперся Дохляк: «Нет, позвольте сказать! Вот что, вот что я слышал от дядиИ в навязчивом сне Снарк является мне Сумасшедшими, злыми ночами;И его я крошу, и за горло душу, И к столу подаю с овощами.Но я знаю, что если я вдруг набреду Вместо Снарка на Буджума — худо!Я без слуху и духу тогда пропаду И в природе встречаться не буду».
