Охота на Снарка

Льюис Кэрролл

Вопль четвертый

НАЧАЛО ОХОТЫ

Балабон покачал головой: «Вот беда! Что ж вы раньше сказать не сумели? Подложить нам такую свинью — и когда! — В двух шагах от намеченной цели. Все мы будем, конечно, горевать безутешно, Если что-нибудь с вами случится; Но зачем же вначале вы об этом молчали, Когда был еще шанс воротиться? А теперь — подложить нам такую свинью! — Снова вынужден вам повторить я». И со вздохом Дохляк отвечал ему так: «Я вам все рассказал в день отплытья. Обвиняйте в убийстве меня, в колдовстве. В слабоумии, если хотите; Но в увертках сомнительных и в плутовстве Я никак не повинен, простите. Я в тот день по-турецки вам все объяснил, Повторил на фарси, на латыни; Но сказать по-английски, как видно, забыл Это мучит меня и поныне». «Очень, очень прискорбно, — пропел Балабон. Хоть отчасти и мы виноваты. Но теперь, когда этот вопрос разъяснен, Продолжать бесполезно дебаты. Разберемся потом, дело нынче не в том, Нынче наша забота простая: Надо Снарка ловить, надо Снарка добыть — Вот обязанность наша святая. Его надо с умом и со свечкой искать,

С упованьем и крепкой дубиной, Понижением акций ему угрожать И пленять процветанья картиной! Снарк — серьезная дичь! Уж поверьте, друзья, Предстоит нам совсем не потеха; Мы должны все, что можно, и все, что нельзя, Совершить — но добиться успеха. Так смелей же вперед — ибо Англия ждет! Мы положим врага на лопатки! Кто чем может себя оснащай! Настает Час последней, решительной схватки!» Тут Банкир свои слитки разменял на кредитки И в гроссбух углубился угрюмо, Пока Булочник, баки разъерошив для драки, Выколачивал пыль из костюма. Билетер с Барахольщиком взяли брусок И лопату точили совместно, Лишь Бобер продолжал вышивать свой цветок, Что не очень-то было уместно, — Хоть ему Барабанщик (и Бывший судья) Объяснил на примерах из жизни, Как легко к вышиванию шьется статья Об измене гербу и отчизне. Бедный шляпный Болванщик, утратив покой, Мял беретку с помпончиком белым, А Бильярдный маэстро дрожащей рукой Кончик носа намазывал мелом. Браконьер нацепил кружевное жабо И скулил, перепуган до смерти; Он признался, что очень боится «бо-бо» И волнуется, как на концерте. Он просил: «Не забудьте представить меня, Если Снарка мы встретим в походе». Балабон, неизменную важность храня, Отозвался: «Смотря по погоде». Видя, как Браконьер себя чинно ведет, И Бобер, осмелев, разыгрался; Даже Булочник, этот растяпа, — и тот Бесшабашно присвистнуть пытался. «Ничего! — предводитель сказал. — Не робей! Мы покуда еще накануне Главных дел. Вот как встретится нам ХВОРОБЕЙ Вот тогда пораспустите нюни!»

Вопль пятый

УРОК БОБРА

И со свечкой искали они, и с умом, С упованьем и крепкой дубиной, Понижением акций грозили притом И пленяли улыбкой невинной. И решил браконьер в одиночку рискнуть, И, влекомый высокою целью, Он бесстрашно свернул на нехоженый путь И пошел по глухому ущелью. Но рискнуть в одиночку решил и Бобер, Повинуясь наитью момента И при этом как будто не видя в упор В двух шагах своего конкурента. Каждый думал, казалось, про будущий бой, Жаждал подвига, словно награды! — И не выдал ни словом ни тот, ни другой На лице проступившей досады. Но все уже тропа становилась, и мрак Постепенно окутал округу, Так что сами они не заметили, как Их притерло вплотную друг к другу. Вдруг пронзительный крик, непонятен и дик, Над горой прокатился уныло; И Бобер обомлел, побелев точно мел, И в кишках Браконьера заныло. Ему вспомнилась милого детства пора, Невозвратные светлые дали — Так похож был тот крик на скрипенье пера, Выводящего двойку в журнале. «Это крик Хворобья — громко выдохнул он И на сторону сплюнул от сглазу. — Как сказал бы теперь старина Балабон, Говорю вам по первому разу. Это клич Хворобья! Продолжайте считать, Только в точности, а не примерно. Это — песнь Хворобья! — повторяю опять. Если трижды сказал, значит, верно». Всполошенный бобер скрупулезно считал, Всей душой погрузившись в работу, Но когда этот крик в третий раз прозвучал, Передрейфил и сбился со счету. Все смешалось в лохматой его голове, Ум за разум зашел от натуги. «Сколько было вначале — одна или две? Я не помню» — шептал он в испуге. «Этот палец загнем, а другой отогнем.. Что-то плохо сгибается палец; Вижу, выхода нет — не сойдется ответ», — И заплакал несчастный страдалец «Это — легкий пример, — заявил Браконьер. Принесите перо и чернила; Я решу вам шутя этот жалкий пример, Лишь бы только бумаги хватило». Тут Бобер притащил две бутылки чернил, Кипу лучшей бумаги в портфеле… Обитатели гор выползали из нор И на них с любопытством смотрели. Между тем Браконьер, прикипая к перу, Все строчил без оглядки и лени, В популярном ключе объясняя Бобру Ход научных своих вычислений. «За основу берем цифру, равную трем (С трех удобней всего начинать), Приплюсуем сперва восемьсот сорок два И умножим на семьдесят пять. Разделив результат на шестьсот пятьдесят (Ничего в этом трудного нет), Вычтем сто без пяти и получим почти Безошибочно точный ответ. Суть же метода, мной примененного тут, Объяснить я подробней готов, Если есть у вас пара свободных минут И хотя бы крупица мозгов. Впрочем, вникнуть, как я, в тайники бытия, Очевидно, способны не многие; И поэтому вам я сейчас преподам Популярный урок зоологии». И он с пафосом стал излагать матерьял (При всеобщем тоскливом внимании) Забывая, что вдруг брать людей на испуг Неприлично в приличной компании. «Хворобой — провозвестник великих идей, Устремленный в грядущее смело; Он душою свиреп, а одеждой нелеп, Ибо мода за ним не поспела. Презирает он взятки, обожает загадки, Хворобейчиков держит он в клетке И в делах милосердия проявляет усердие, Но не жертвует сам ни монетки. Он на вкус превосходней кальмаров с вином, Трюфелей и гусиной печенки. (Его лучше в горшочке хранить костяном Или в крепком дубовом бочонке.) Вскипятите его, остудите во льду И немножко припудрите мелом, Но одно безусловно имейте в виду: Не нарушить симметрию в целом!» Браконьер мог бы так продолжать до утра, Но — увы! — было с временем туго; И он тихо заплакал, взглянув на Бобра, Как на самого близкого друга. И Бобер ему взглядом признался в ответ, Что он понял душою за миг Столько, сколько бы он и за тысячу лет Не усвоил из тысячи книг. Они вместе в обнимку вернулись назад, И воскликнул Банкир в умилении: «Вот воистину лучшая нам из наград За убытки, труды и терпение!» Так сдружились они, Браконьер и Бобер (Свет не видел примера такого!), Что никто и нигде никогда с этих пор Одного не встречал без другого. Ну а если и ссорились все же друзья (Впрочем, крайне беззубо и вяло), Только вспомнить им стоило песнь Хворобья И размолвки их как не бывало!

Вопль шестой

СОН БАРАБАНЩИКА

И со свечкой искали они, и с умом, С упованьем и крепкой дубиной, Понижением акций грозили притом И пленяли улыбкой невинной. И тогда Барабанщик (и Бывший судья) Вздумал сном освежить свои силы, И возник перед ним из глубин забытья Давний образ, душе его милый. Ему снился таинственный сумрачный Суд И внушительный Снарк в парике И с моноклем в глазу, защищавший козу. Осквернившую воду в реке. Первым вышел Свидетель, и он подтвердил, Что артерия осквернена. И по просьбе Судьи зачитали статьи, По которым вменялась вина. Снарк (защитник) в конце выступления взмок — Говорил он четыре часа; Но никто из собравшихся так и не смог Догадаться, при чем тут коза. Впрочем, мненья присяжных сложились давно, Всяк отстаивал собственный взгляд, И решительно было ему все равно, Что коллеги его говорят. — Чтозагалиматья! — возмутился Судья. Снарк прервал его: — Суть не в названьях, Тут важнее, друзья, сто восьмая статья Уложения о наказаньях. Обвиненье в измене легко доказать, Подстрекательство к бунту — труднее, Но уж в злостном банкротстве козу обвинять, Извините, совсем ахинея. Я согласен, что за оскверненье реки Кто-то должен быть призван к ответу, Но ведь надо учесть то, что алиби есть, А улик убедительных нету. Господа! — тут он взглядом присяжных обвел. — Честь моей подзащитной всецело В вашей власти. Прошу обобщить протокол И на этом суммировать дело. Но Судья никогда не суммировал дел — Снарк был должен прийти на подмогу; Он так ловко суммировать дело сумел, Что и сам ужаснулся итогу. Нужно было вердикт огласить, но опять Оказалось Жюри в затрудненье: Слово было такое, что трудно понять, Где поставить на нем ударенье. Снарк был вынужден взять на себя этот труд, Но когда произнес он: ВИНОВЕН! — Стон пронесся по залу, и многие тут Повалились бесчувственней бревен. Приговор зачитал тоже Снарк — у Судьи Не хватило для этого духу. Зал почти не дышал, не скрипели скамьи, Слышно было летящую муху. Приговор был: «Пожизненный каторжный срок, По отбытьи же оного — штраф». — Гип-ура! — раза три прокричало Жюри, И Судья отозвался: Пиф-паф! Но тюремщик, роняя слезу на паркет, Поуменьшил восторженность их, Сообщив, что козы уже несколько лет, К сожалению, нету в живых. Оскорбленный Судья, посмотрев на часы, Заседанье поспешно закрыл. Только Снарк, верный долгу защиты козы, Бушевал, и звенел, и грозил. Все сильней, все неистовей делался звон — Барабанщик очнулся в тоске: Над его головой бушевал Балабон Со звонком капитанским в руке.

Вопль седьмой

СУДЬБА БАНКИРА

И со свечкой искали они, и с умом, С упованьем и крепкой дубиной, Понижением акций грозили притом И пленяли улыбкой невинной. И Банкир вдруг почуял отваги прилив И вперед устремился ретиво; Но — увы! — обо всем, кроме Снарка, забыв, Оторвался он от коллектива. И внезапно ужасный пред ним Кровопир Появился, исчадие бездны, Он причмокнул губами, и пискнул Банкир, Увидав, что бежать бесполезно. — Предлагаю вам выкуп — семь фунтов и пять, Чек выписываю моментально! — Но в ответ Кровопир лишь причмокнул опять И притом облизнулся нахально. Ах, от этой напасти, от оскаленной пасти Как укрыться, скажите на милость? Он подпрыгнул, свалился, заметался, забился, И сознанье его помутилось… Был на жуткую гибель Банкир обречен, Но как раз подоспела подмога. — Я вас предупреждал! — заявил Балабон, Прозвенев колокольчиком строго. Но Банкир слышал звон и не ведал, где он, Весь в лице изменился, бедняга, Так силен был испуг, что парадный сюртук У него побелел как бумага. И запомнили все странный блеск его глаз, И как часто он дергался, будто Что-то важное с помощью диких гримас Объяснить порывался кому-то. Он смотрел сам не свой, он мотал головой, Улыбаясь наивней ребенка, И руками вертел, и тихонько свистел, И прищелкивал пальцами звонко. — Ах, оставьте его! — предводитель сказал. Надо думать про цель основную. Уж закат запылал над вершинами скал: Время Снарком заняться вплотную!

Вопль восьмой

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

И со свечкой искали они, и с умом, С упованьем и крепкой дубиной, Понижением акций грозили притом И пленяли улыбкой невинной. Из ущелий уже поползла темнота, Надо было спешить следотопам, И Бобер, опираясь на кончик хвоста, Поскакал кенгуриным галопом. — Тише! Кто-то кричит! — закричал Балабон. — Кто-то машет нам шляпой своей. Это — Как Его Бишь, я клянусь, это он, Он до Снарка добрался, ей-ей! И они увидали: вдали, над горой, Он стоял средь клубящейся мглы, Беззаветный Дохляк — Неизвестный Герой — На уступе отвесной скалы. Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам, Неподвижный на фоне небес, И внезапно (никто не поверил глазам) Прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез. «Это Снарк!» — долетел к ним ликующий клик, Смелый зов, искушавший судьбу, Крик удачи и хохот… и вдруг, через миг, Ужасающий вопль: «Это — Бууу!..» И — молчанье! Иным показалось еще, Будто отзвук, похожий на «-джум», Прошуршал и затих. Но, по мненью других, Это ветра послышался шум. Они долго искали вблизи и вдали, Проверяли все спуски и списки, Но от храброго Булочника не нашли Ни следа, ни платка, ни записки. Недопев до конца лебединый финал, Недовыпекши миру подарка, Он без слуху и духу внезапно пропал — Видно, Буджум ошибистей Снарка!