Охота на Уршада
Шрифт:
— Клейменых… это как? — подавленно спросила девочка Юля.
— Это те, кто родился в семье холопов. Дети, которых некому выкупить.
— Я ведь почему с вами пошла? Я Марте поверила. Она настоящая. Она… она — как Бэтмен.
— Кто такой Бэтмен? — Саади не смеялся.
— Да он один из этих… Зорро, Бэтмен, Робин Гуд, они все сказочные. Теперь вон еще человек-паук появился. У нас есть судьи, адвокаты, но ни хрена не действует. Одно дело — закон, а другое — как его толкуют. Вы понимаете, к чему я? Я Марте поверила, потому что она… как Бэтмен, справедливая. Она меня от ментов и от хачей спасла. А нам без летучей мыши ну никак…
— Без летучей мыши? — Саади беспомощно
— Да как же вам втолковать? Вот у меня Любаха, знакомая, так у нее в московском роддоме ребенка нарочно убили. Чтобы ткани из него высосать! Вы понимаете, и поделать ничего нельзя, некуда жаловаться. И врачи, хари наглые, в камеру лыбятся. Или вот, мне менты рассказывали. Поймали дяденьку очередного, который девочкам и мальчикам в попы пихал стекло. Дяденька, хорошенький такой, тоже в экран ухмыляется, и никто его, гниду такого, кастрировать не может. А вот Марта может… то есть домина Ивачич. Или вот мэр бывший, закопал на хрен миллионы долларов под новый вокзал и свалил на повышение. Они нам все врут. Я вот рожу ребенка, он вырастет и спросит: отчего везде вранье? Отчего мы в дерьме, а рядом особняки и тачки? Что я скажу? Я потому и поверила и вместе с Толиком сюда прыгнула, я думала, что здесь по справедливости… Я не права?
— Государственное правосудие повсюду лживо, — успокоил Рахмани. — Мы тоже верили, что на вашей тверди это не так…
— А теперь вы во что верите? Ах, да что говорить…
Саади полагал, что ведьмочка не успокоится, будет и дальше забрасывать его глупыми вопросами, но та уже отвлеклась, разглядывала сетки с личинками гоа-гоа-чи. По приказу наместника, порождения нильских болот продавали тут же, в невольничьих рядах. Монополию на гоа-гоа-чи держали черные и красные циклопы. Красных Юлька видела впервые, их хвостатые задницы, похоже, потрясли ее больше, чем сам живой товар. Ловец же не находил ничего увлекательного в том, что людям нравится отращивать и украшать хвосты. В Гиперборее он встречал куда более интересных разумных.
Подрощенные дракончики гоа-гоа-чи метались под куполами высоких клеток, обдирали когтями дохлых крыс и пронзительно вопили, когда очередной покупатель тыкал сквозь решетку палкой. Но покупатели все равно мучили дракончиков, заставляя показать мягкий живот. Именно по окрасу живота опытный заводчик определял, стоит ли крылатая рептилия дальнейших усилий. Саади узнавал штандарты известных гладиаторских дворов Великой степи, балаганщиков с Зеленой улыбки и даже расписную карету кабульского хана. Тот наверняка интересовался новинками для своего зверинца. Взрослых гоа-гоа-чи было немного, штук восемь. Желторогие кружились над площадью, поднимая крыльями клубы пыли, зеваки внизу чихали и кашляли. Плешивые взлетать упорно не хотели, словно понимали, что со стальным кольцом на лапе далеко не улетишь. Они жались друг к другу парочками на насестах и сердито шипели на восхищенных северян.
Рахмани сочувствовал хозяевам гладиаторских дворов и богатым медикам со всех трех твердей. Личинок гоа-гоа-чи через Янтарные каналы провозить нельзя. Они там бесятся и гибнут, как и многие другие, менее ценные неразумные виды. Гоа-гоа-чи предстоит дальняя пешая дорога до Великого шелкового пути, там посадка на дирижабли или снова — вьючный караван до места назначения. Через тысячи гязов лесов и степей, часто за границы имперских поселений, за линии каменных столбов, установленных непобедимыми фалангами Искандера. Гоа-гоа-чи лечат мужскую слабость и женскую немощь, от них проходят болезни трясучие и прободной живот, а еще лечат густую кровь и вечернюю слепоту. Говорят, что ворожеи склавенов умеют варить из гоа-гоа-чи жидкую мазь-броню, которую не пробьешь даже из станкового арбалета.
— Зачем их так мучают, совсем маленьких? — не утерпела девочка Юля. — Смотрите, их набивают в клетки, как селедок, совсем крошек!
— Тех, кто вылупился, торопятся провезти через пески до первого кормления. Их набивают так плотно не чтобы мучить, а чтобы они не замерзли. Им нужна пища, но первое мясо и кровь гоа-гоа-чи должны получить из рук будущего хозяина. Тогда они становятся для человека самыми преданными защитниками, намного лучше кольчужных аспидов и полуразумных хаски. Жаль, что их век так короток, гоа-гоа-чи живут меньше кошки…
По соседнему проходу, звеня колокольцами, неторопливо прошагали сборщики податей. Первым бежал глашатай, оповещавший ряды о приближении хозяина. Дальше выступал громадной высоты и толщины евнух в богатом кафтане, с напомаженными буклями и имперским гербом на груди. Золотая цепь, державшая герб, весила не меньше трех мин. Мытарь смотрел выше голов, словно ему давно все наскучило, однако замечал каждого неплательщика и замирал точно возле очередной палатки. Он лениво делал запись, но не прикасался к деньгам. Четверо слуг, прикованных за запястья цепями к сундуку, ставили железную поклажу на землю. Второй евнух, с серебряным картушем на необъятной груди, тщательно пересчитывал монеты, небрежно откидывал негодные, остальные ссыпал в щель. Дюжина рослых пелтастов со спатами наголо сопровождали кортеж по сторонам.
— Теперь не отставайте. Юлия, ни с кем не заговаривай и опусти на лицо кисею. На этом рынке домины только указывают, торгуются их слуги-мужчины…
Саади чувствовал здесь себя как рыба в воде, но ни на миг не забывал о бдительности. Его не интересовали обнаженные девицы северных стран, укрытые за ширмами бородатых ассирийцев. Помосты с силачами из акульего племени он тоже миновал с полным равнодушием, хотя ведьмочка и пыталась застрять там надолго. Саади пришлось ждать, пока она насладится тем, как человек-акула зубами перегрызет бронзовую цепь. Затем ловец обменял немного золота на местные драхмы и всем троим приобрел маски. Без масок все трое привлекали лишнее внимание, считалось диким показывать свое лицо в столь деликатных операциях, как оптовая торговля. В лавке менялы сквозь небольшое круглое окошко Саади заметил тех, кого искал. Двое коренастых тайцев в масках мышей прошмыгнули между помостами и скрылись в чреве пивной. В их озабоченных движениях угадывалось что-то нечистоплотное, подобное легкому дыханию гнили, всегда сопровождавшему подобный сорт людей.
Рахмани намеревался оставить девушку под защитой перевертыша и броситься следом за тайцами, но в последний миг чувство опасности завыло сотней волков. Он вовремя отдернул руку от занавеси, прикрывавшей вход в лавку. По широкому проходу между помостами, не торопясь, вразвалочку, приближались посланцы далекой Порты. Монахи-августианцы, несмотря на жару, были обряжены в черные сутаны, над каждым мальчишка держал зонт, а в центре процессии мускулистые рабы несли спаренный портшез. Когда-то в таком же экипаже Рахмани сопровождал на невольничьем рынке Женщину-грозу…
Ловец Тьмы вздрогнул, отгоняя воспоминания, сладкие и болезненные, как коричневая шиша, замешанная на меду.
— Хозяин, дай нам мальчишку в помощь. Госпожа интересуется товаром.
— Что угодно господину? Мы найдем любой товар. — Меняла тут же прислал мальчишку.
— Госпоже угодно найти тех, кто торгует оборотнями тафэй. Я только что видел тех, кто обычно этим занимается. Они зашли в пивную.
— Это… это опасные люди, господин.
— Мы тоже, друг мой, — хихикнул Кой-Кой. — Мы тоже опасные.