Охота на волков
Шрифт:
На ней мне три, а ему чуть больше чем мне сейчас. Раннее утро, столовая нашего старого дома. Мама у плиты жарит блинчики. Она отвлеклась чтобы посмотреть на меня, сидящую на детском стульчике, и папу, который тщетно пытается вытащить у меня изо рта свой галстук. Они смеются, а я уморительно серьезным взглядом смотрю в объектив. На дядю Карла, который так удачно поймал момент.
Вечером того дня они с папой пойдут на встречу с информатором по делу на котором мой крестный построит карьеру… и отец навсегда покинет этот мир. Оставшись со мной лишь в воспоминаниях других людей и на этом выцветшем фото.
Оно всегда стояло на моем рабочем столе, напоминая почему я должна работать усерднее остальных и ни перед чем не останавливаться. Когда я училась в школе, в колледже, а потом и когда два года назад дядя Карл на зависть однокурсникам взял меня на стажировку в “Лайтхаус”, и затем выделил постоянное место в штате. Не из-за родственных связей, а когда я показала чего стою.
Я должна делать этот мир лучше, проливая свет на его грязь и несовершенство. Я должна во что бы то ни стало продолжить дело своего отца. Вот что важно, вот ради чего стоит жить и бороться.
Я подошла к коробке, откинула крышку и достала фото, роняя осколки стекла из рамы. Вздохнула.
— Прости, пап. Но ты же знаешь, иногда нужно сделать шаг назад, чтобы пройти два вперед.
И папа бы простил. Конечно простил! Это же в него я такая импульсивная. Ему ли не знать каково это, когда злость от собственного бессилия распирает изнутри до трясучки.
Поставила фото на тумбу по пути в ванную и, поцеловав палец, коснулась им его щеки.
В ванной из зеркала над раковиной на меня недобро зыркнула какая-то незнакомая тетка. Под пронзительно-серыми глазами темные круги. Худая, даже изможденная. Губы обветрены и искусаны до кровавых прожилок, кожа бледнее обычного, а темно-русые волосы, даже убранные в хвост, выглядят неопрятно. Красавица.
Конечно! Нужно же мыться не раз в неделю, питаться не только кофе с крекерами и спать больше четырех часов в сутки.
Что ж, теперь, после увольнения, со сном проблем возникнуть не должно, да и на себя будет времени валом!
Подумала и криво улыбнулась себе в зеркале. Очень смешно. Будто это что-то изменит.
Если дядя Карл хотел помочь мне, защитить, то он ошибся уволив меня. Отсутствие поддержки и финансирования меня не остановит. Я же вся в папу! Теперь только глубже увязну в этом. Так что, можно сказать, он сделал только хуже.
Как могу я остановиться, зная, что кроме меня им никто не поможет?
Им… сколько их было на самом деле? Двадцать? Пятьдесят?
Мне удалось узнать о двенадцати девушках, включая Молли, но я чувствовала, что их было куда больше. Я знала это.
Их фотографии висели на стене в моей спальне. Прямо напротив кровати. Я почти три месяца смотрела на них просыпаясь и засыпая, но теперь даже просто закрывая глаза, могла восстановить их черты по памяти.
Это было просто — ведь все девушки были неуловимо похожи между собой. Были похожи на Молли.
Красивые, одинокие… беззащитные перед несправедливостью этого мира, который сожрал их, едва переступили его порог.
Да, все началось для меня с Молли Доутсон. Скромной, улыбчивой брюнетки с длинными блестящими волосами. Прямыми, буквально волос к волоску, будто она только и делала, что выпрямляла их утюжком, но нет. Молли была красива от природы и ее красота не стоила ей усилий.
Мы познакомились, когда она сняла квартиру на моем этаже и быстро подружились. У нее был легкий добродушный характер, а у меня балкон с неплохим видом на парк, в котором иногда по вечерам выступали местные музыкальные группы. Она заходила послушать их со мной. Приносила пиццу, пару бутылочек “Доктор Швепперс”… и разгоняла гнилое одиночество, обступившее меня после смерти мамы.
Можно сказать нас сблизило сиротство и любовь к музыке. Вот только она была одной с детства и выросла в приюте, а я… я лишь училась тому каково это, когда у тебя никого больше нет.
Молли исчезла чуть больше трех месяцев назад.
Я, как сейчас помню тот день. Еще утром она радостно тараторила в трубку о том, что ей предложили работу и она прямо сейчас идет подписывать контракт с модельным агентством, а вечером я уже не могла дозвониться ей. Номер отключен, в квартире пусто и нет ни одного человека на всем белом свете у которого можно было бы спросить что с ней стало.
Если бы не я, никто бы даже не заявил в полицию о ее исчезновении. Но на то ведь и был расчет.
В полиции мне мне отказали в приеме заявления. Лейтенант, с которым удалось поговорить, терпеливо выслушал меня, записал ее данные "на всякий случай", а после вежливо улыбнулся, сказав, что люди вот так пропадают иногда потому, что просто не хотят чтобы их нашли. Начинают жизнь с чистого листа.
Но я знала что что-то случилось. Мы провели с Молли достаточно времени вместе, чтобы я могла быть уверена в том, что она отнюдь не из таких.
И я принялась за поиски сама.
То что я раскопала уже в первую неделю после ее исчезновения, заставило мое журналистское чутье холодом пройтись по венам.
Один почерк, один портрет.
Возраст от восемнадцати до двадцати пяти. Только начинает строить жизнь после приюта. Получает заманчивое предложение о работе, а дальше тишина. Нить обрывается.
Девушки молодые, красивые и одинокие, исчезали бесследно. Здесь, под самым носом у соседей, полиции и никому не было до этого дела!
Но не теперь.
Именно поэтому фотографии висели в моей спальне. Кто-то должен был их помнить, искать. Кому-то должно было быть до них дело.
Поиск свидетелей долгое время ничего не давал — все пропавшие получали разные предложения о работе; моделью, фотографом, визажистом, кто-то устраивался волонтером в заграничную миссию какого-то нового благотворительного фонда… И никто из тех, с кем они общались до своего исчезновения, не мог припомнить ни места собеседования, ни названия компании.