Охота Сорни-Най [журнальный вариант]
Шрифт:
Двое мужчин с удовольствием пили чай и беседовали, на улице шел крупный снег, укутывая теплым одеялом обмерзшие деревья, налипая на провода, покрывая асфальт пушистым ковром. Все же зима шла к концу, теплых дней становилось все больше.
Собрание назначили на шесть часов вечера. К желтому двухэтажному зданию подтягивались, болтая и веселясь, участники предстоящего похода. Пришел Егор Дятлов, следом за ним появились Углов и Семихатко, хлопнула дверь за Раей Портновой и Любой Дубининой; раздались быстрые шаги Юры Славека; чуть не опоздали Женя Меерзон и Феликс Коротич — долго ждали троллейбуса. Последним явился весельчак Вахлаков, в распахнутом тулупе и мохнатой ушанке казавшийся совсем громадным великаном. Ребята вошли в небольшую комнатку, где сразу стало очень тесно и шумно. Кое-как расселись на скрипучих стульях, Вахлаков
— Ну, здравствуйте, спортсмены! — весело поздоровался Савченко, усаживаясь за стол. — Все в сборе?
— Все в сборе! — отрапортовала активная Рая, ради встречи с Егором принарядившаяся в кофточку с отложным воротничком и плиссированную юбку, удачно скрывающую толстые ноги и тяжелый зад. В походе придется носить спортивный костюм, который совершенно не идет ей, так пусть в этот вечер Егор увидит, какая она элегантная и красивая! Люба тихо улыбалась, глядя на Юру Славека, который был чересчур нервен. Люба по-своему истолковала нервность Юры: ей показалось, что он не хочет при всех демонстрировать их начавшуюся близость. С одной стороны, это было разумно, с другой — Любе стало немного обидно, она сжала губы и отвела взгляд в сторону. Егор Дятлов был очень напряжен: он глубоко осознавал свою ответственность и чувствовал важность происходящего.
— Вот, ребята, один хороший человек просится с вами в поход, — начал Савченко, указывая на Степана Зверева. — Он воевал, трудился, так что только теперь появилось у него время, чтобы походить на лыжах, полазить по горам. Конечно, товарищ Зверев старше вас, но я со своей стороны горячо рекомендую взять его в вашу сплоченную группу. Человек он веселый, активный, мастер спорта, так что хлопот у вас с ним не будет. Впрочем, дадим ему слово, пусть товарищ Зверев сам за себя говорит!
Степан улыбнулся всеми своими фиксами, став чрезвычайно обаятельным. Он встал, пригладил курчавые волосы и с заметным акцентом начал:
— Я хочу с вами, уважаемые товарищи, отправиться в лыжный поход самой сложной категории. Вот товарищ Савченко вам про меня почти все сказал: я воевал, прошел фронт, потом работал и учился, занимался партийной работой. Сейчас оглянулся — а жизнь-то проходит, я уж старый становлюсь. Ведь я когда-то на лыжах отлично ходил, замечательно, только вот теперь не с кем мне в походы отправляться. Мой старинный товарищ Аркадий Семенович пообещал, что спросит у ребят, бывалых туристов — возьмут ли меня с собой? Я человек полезный, многое умею, кроме того, возьму с собой охотничье ружье, чтобы пострелять белок и зайцев, поохотиться. В тех местах, куда вы отправляетесь, знатная охота!
Глаза у юношей загорелись при упоминании об охоте. Нечего было и думать об этом раньше, без товарища Зверева: ни у кого из них не было разрешения на покупку ружья. Да и денег таких не водилось. Упоминание о старости также было хорошим ходом: студенты втайне действительно считали всех людей старше тридцати лет пожилыми. Степан откровенно признал свой недостаток — старость, так что показался им человеком прямым и приятным. Да еще — охотником, лыжником, а главное — фронтовиком! Девушки тоже заинтересовано смотрели на кудрявого Степана.
— Мы с Аркадием Семеновичем вместе работали, так что он меня может охарактеризовать, — продолжал Степан. — Я член партии с пятнадцатилетним стажем, имею награды, медаль “За отвагу”, но вот стою сейчас перед вами и волнуюсь, как школьник: вдруг вы меня не возьмете? Может, вам скучно покажется брать в свой веселый коллектив такого немолодого и незнакомого вам человека? Решайте, товарищи комсомольцы, мою судьбу, а я скажу только: очень мне хочется в поход!
Искренность Степана Зверева задела студентов, им стало даже жаль такого отличного человека, коммуниста, фронтовика, который так по-детски просит их взять его с собой. Только Егор Дятлов понимал, в чем дело: ему намекнул на это в недавней беседе седой майор Николаев. Но и ему очень понравился Степан. Толик Углов колебался и размышлял: вдруг Степан окажется плохим человеком? Вдруг по старости он не сможет быстро идти на лыжах? Или вот начнет выпивать? Но свои опасения Углов не высказал вслух, его и так считали перестраховщиком. Толик тяжело вздохнул и решил молчать как рыба. Когда вопрос о Степане вынесли на голосование, Толик вместе со всеми поднял руку, хотя интуитивно Зверев его отталкивал, казался непростым и опасным человеком. Но Толик так привык подчиняться воле большинства, был так неуверен в себе, что не задал ни одного вопроса. Он вспоминал недавнее происшествие с цыганкой и очень боялся, что Русланчик начнет хохмить и пересказывать смешную сцену охмурения глупого Толика грязной цыганкой-гадалкой.
— Конечно, надо взять товарища! — горячо поддержал Степана Вахлаков. — Что нам, жалко, что ли! Тем более ружье!
— Дело не в ружье, — неторопливо сказал Женя Меерзон, тихий очкастый юноша с большим носом.
Женя учился в мединституте, поэтому к его мнению прислушивались, в походах он был настоящим доктором, чья помощь оказывалась своевременной и профессиональной. Особо уважал Женю мнительный Толик Углов.
Женя был худым и высоким. Уши у него слегка оттопыривались, что придавало внешности что-то мальчишеское, детское. Втайне Женя Меерзон мечтал о пластической операции, которую сделает себе, став богатым и успешным. Он попросит коллег-врачей поплотнее прижать к голове эти мерзкие лопухи, которые так не гармонируют с его интеллигентной внешностью.
— Дело в том, что товарищ имеет полное право с нами пойти. Мы будем только рады, — закончил вежливый Женя, слегка сконфузившись и покраснев.
Женя и сам учился в другом вузе, поэтому он считал своим долгом поддержать Степана. Тем более взрослый опытный человек в походе — это всегда хорошо, это надежная опора на всякий непредвиденный случай. Женя был дальновидным интеллигентным юношей, привыкшим тщательно обдумывать все свои высказывания. Он никогда не спешил, не торопился, даже ходил спокойным шагом, как взрослый рассудительный человек. В клинике ему уже доверяли больных, на которых Женя производил самое лучшее впечатление своим умным лицом, толстыми стеклами очков и тихим голосом настоящего врача. В походах с Женей было немало хлопот — он не слишком хорошо ходил на лыжах, но зато был надежным и порядочным человеком, всегда готовым прийти на помощь товарищам. Женя никогда не отказывался от тяжелой ноши, не скулил, не жаловался, даже когда упал при спуске с высокой горы, разбил драгоценные очки и практически ослеп, все последующие дни двигаясь почти на ощупь. Жене пришлось много страдать в жизни, хотя сам он не любил про это вспоминать.
Маленьким мальчиком он попал в фашистский концлагерь, располагавшийся на территории Польши. Родители его погибли подо Львовом, их расстреляли в овраге вместе с другими евреями, не успевшими скрыться. Женю прятали сердобольные соседи, но полицаи нашли мальчика и отправили в лагерь, где практически невозможно было выжить. Семилетний ребенок видел груды трупов, видел жертв чудовищных нацистских экспериментов, которые проводились в лаборатории. Чудом он избежал участи большинства узников — в тот день, когда Женю должны были отвести в страшное здание посреди лагеря, пришли наши. Даже бывалые, закаленные в боях солдаты ужаснулись увиденному. А крошечный скелетик с номером на тоненькой, как палочка, руке доверчиво прижимался к груди солдата, по лицу которого текли крупные слезы. На всю жизнь Женя запомнил запах шинели, ее грубый ворс, жесткие, но нежные ладони освободителя, влажный черный хлеб, который ел, давясь, под одобрительные слова солдат… Магическое слово “фронтовик” произвело на Женю огромное впечатление, он сразу проникся к Степану Звереву полным и безоговорочным доверием и даже любовью. Но высказал свое мнение не торопясь, тихим голосом, как всегда поступал в жизни.
Женя жил в детском доме, получил образование, прекрасно учился, так что учителя и воспитатели души в нем не чаяли. Потом мальчик легко поступил в медицинский институт. Это было чрезвычайно трудно: еще недавно бушевало страшное дело врачей-вредителей, уморивших гениального отца страны товарища Сталина. Эти врачи сплошь были евреями, агентами мирового сионизма, смелая женщина Лидия Тимашук разоблачила проклятых оборотней, но они успели лишить жизни, злодейски “залечить” огромное количество советских людей. Некоторых врачей успели расстрелять, более удачливые получили двадцатипятилетние сроки лишения свободы, но тут оказалось, что произошла ошибка. Врачи никого не убивали. У отважной Лидии Тимашук отобрали обратно орден, которым наградили до этого за успешное разоблачение, но слухи продолжали связывать врачей, евреев и чудовищные убийства, которые они совершают. Только отличный аттестат Жени, прекрасные характеристики из райкома комсомола и великолепно сданные экзамены позволили юноше стать студентом. Большую роль сыграл и концлагерь, в котором ему посчастливилось выжить. Приемная комиссия рассмотрела документы абитуриента Меерзона и приняла его в институт.