Охота за атомной бомбой
Шрифт:
Ноябрьским вечером 1941 года он совершил поездку с Лубянки в Кремль. Сталин работал допоздна, и по этой причине вся официальная Москва тоже поздно задерживалась на работе. Берия поднялся на второй этаж, и в кабинет Сталина его провел Александр Поскребышев - лысый, молчаливый и вездесущий помощник Хозяина. Кабинет председателя Совета Народных Комиссаров и Маршала Советского Союза представлял собой довольно скромное помещение, обставленное в спартанском стиле, идущем еще от Ленина: письменный стол, длинный стол для заседаний и на стене карта мира в виде полушарий. На стене над письменным столом - портрет Ленина. То, о чем говорили Берия и Сталин во время этой встречи, известно только им и Поскребышеву. Но то, что Берия рассказал об этом разговоре другим, сохранилось в устном изложении бывших сотрудников Госбезопасности.
Сталин прерывал Берия, как обычно слегка приподняв правую руку, а затем сказал: "Подожди, Лаврентий. Немцы уже под Волоколамском, а ты тут мне рассказываешь бог знает что. Я не думаю, что можно выиграть войну при помощи какого-то химического элемента, которого никто и никогда реально не видел. Тебе не кажется, что тут пахнет дезинформацией? Мне представляется, что они изо всех сил стараются отвлечь советских ученых от работы по новым видам вооружений, раскачать нашу экономику и столкнуть нашу промышленность с рельсов военного производства".
Высказав свои сомнения и приведя Берия в некоторую растерянность, он добавил: "Мне хотелось бы знать, Лаврентий, соответствует ли законам природы взрыв с эквивалентной мощностью в тысячи тонн тринитротолуола? Ну, отправь эти документы нашим ученым на экспертизу".
На том встреча и закончилась.
Вероятно, Сталин имел в виду не обычных ученых, работающих по своему выбору в том или ином институте и способных выступить в качестве консультантов, но вызванных из лагерей и работающих в так называемых "шарашках" - специальных тюрьмах, где они занимались выполнением тех или иных работ и решением научных проблем по заданиям государства. Эти ученые, среди которых находились и всемирно известные, были помещены в лагеря после того, как их приговорили к наказанию якобы за шпионаж и измену. Но с началом войны Сталин решил, что их потенциальная полезность перевешивает их "преступления", почему и вытащил их из ада, для того чтобы перевести в "специальные институты", где их прилично одели, накормили и предоставили им постели с белыми простынями. И тем не менее они оставались рабами, которые день за днем и неделя за неделей работали над военными проектами. Одни из них занимались исследованиями в области криптографии, другие - подводными лодками, третьи - бактериологическим оружием. Свое новое место назначения они и называли "шарашками". В Советском Союзе существование таких тюрем держалось в строгом секрете. Об этих заведениях, расположенных в Москве, Болшеве, Таганроге и других местах, не было известно обычным гражданам и семьям заключенных. Так что, когда Сталин дал Берия указание направить материалы "нашим научным экспертам", подразумевались именно обитатели "шарашек"1.
Читатель без труда представит себе, что те физики, к которым обратился Берия, оказались в положении по меньшей мере деликатном. Вопрос Сталина подобен той загадке, которую король из сказок задавал претендентам на руку его дочери-принцессы. Если оказывалось, что претенденты не могут дать ответ, они сильно рисковали оказаться на лесосеке в одном из сибирских лагерей. Если же они давали плохой ответ, то могли получить пулю в затылок. Хороший ответ, каким бы он ни был, давал им возможность жить в относительном комфорте. Физики из шарашки знали, что нужно говорить, чтобы выжить, - они выходили из положения, отвечая уклончиво: "Сделать урановую бомбу можно, но это займет много времени".
Такого рода ответ давал им шанс на спасение в ближайшем будущем. Берия, однако, вспомнил похожую ситуацию. Весной 1941 года, когда находившиеся за рубежом советские разведчики сообщали о военных приготовлениях Гитлера, Сталин отказывался им верить, считая, что они доводят британскую дезинформацию, направленную против нацистов, которым он в то время доверял. И то, что эти разведчики в конечном итоге оказались правы, совершенно не оправдало их в глазах Сталина. Они были наказаны, и последующее восстановление их статуса на службе совсем не означало, что Сталин стал им доверять. Разумеется, Берия не верил никому, что при сталинском режиме было общим правилом. Но он понимал, что если сообщения относительно открытия атомной энергии соответствовали действительности, то это может быстро выясниться с драматическими
Берия решил проконсультироваться у ученого, находившегося на свободе, - у академика Абрама Иоффе, - самого известного физика СССР. Именно Иоффе руководил созданием научных институтов в разных городах страны. Они назывались физико-техническими институтами, и в них выросло целое поколение блестящих исследователей.
Однако Иоффе, сознавая научную и политическую сложность проблемы, как и ученые из "шарашки", не дал категорического ответа, но подошел к вопросу иначе. Он заявил, что бомбу создать невозможно - по крайней мере в ближайшем будущем. Это дело, считал он, займет два или три десятилетия. Данная пессимистическая оценка была, однако, более позитивной, чем та, которую он сделал двумя годами раньше. "Если освоение ракетной технологии, - говорил он своим коллегам, - это дело пятидесяти последующих лет, то овладение внутриядерной энергией займет целый век"1.
Берия пришел к выводу, что ответ Иоффе дал ему конкретную позицию, поэтому он снова поехал к Сталину, который в то время находился на кунцевской даче, и, по своему обыкновению, принялся льстить мудрому вождю:
– Вы были правы, товарищ Сталин. Вы были совершенно правы, усомнившись в достоверности сообщения из Лондона. Это, скорее всего, не что иное, как дезинформация, которую англичане доводят до нас, чтобы втянуть нас в пустую и бесконечную гонку.
– А что говорят об этом наши ученые?
– Наши ученые, товарищ Сталин, дальше своего носа ничего не видят. Но академик Иоффе сообщил мне, что использование урана в военных целях в настоящее время является пока всего лишь идеей. Он считает, что десяти лет будет недостаточно, чтобы убедиться в возможности ее реализации, и что атомное оружие - это пока из области предположений. Его вроде и можно создать, а с другой стороны - вроде и нельзя.
Сталин молчал, посасывая свою трубку. Он думал о том, что в тот период, когда Красная Армия несла поражения одно за другим, а нацистские войска стояли у дверей Москвы, насущной необходимостью было обеспечить фронт артиллерийскими орудиями, самолетами, танками и стрелковым оружием. И он закончил разговор в отношении информации внешней разведки следующим образом:
– Да, Лаврентий, не время сейчас нам думать о неизвестно какой супербомбе. Посмотри-ка сюда...
Берия вернулся к себе с убеждением, что больше не стоит беспокоить Хозяина, не получив твердых данных по этому делу. В данный момент приоритетной задачей было не дать нацистам войти в Москву. И Красная Армия вместе с подкреплениями из Сибири была способна справиться с этой задачей.
Ученый-разведчик
Независимо от чьих-либо сомнений атомная проблема оставалась. В конце 1941 года Советский Союз приобрел одного из своих самых эффективных агентов, ведущих разведывательную работу в области атомной проблематики. Это был упоминавшийся выше ученый, который сам активно участвовал в создании устрашающего оружия...
В сентябре 1933 года молодой студент университетов в Лейпциге и Киле, участник антигитлеровского движения Клаус Фукс бежал из Германии в Великобританию. Его товарищи из германской Коммунистической партии, считая, что ему грозит опасность и надеясь на его будущую роль в строительстве новой Германии, снабжают его деньгами для побега. Высадившись в Дувре всего лишь с узелком вещей, без знания английского языка он сумел через своего двоюродного брата познакомиться с богатым промышленником по имени Рональд Ганн. Сочувствующий коммунистам и Советскому Союзу, Ганн предоставляет ему кров и рекомендует его Невиллу Мотту - заведующему кафедрой физики университета в Бристоле. Член Ассоциации культурных связей с Советским Союзом профессор Мотт разделяет политические взгляды Ганна. Более того, он говорит по-немецки и уже принимал у себя в лаборатории беженцев из Германии и в их числе Ханса Бете, который впоследствии станет руководителем отдела теоретических разработок в Лос-Аламосе. Фукс вошел в эту группу в качестве ассистента-исследователя.