Охота за Живоглазом
Шрифт:
Теплые приятные волны бежали по гибкому худому телу Шимассы. Он смотрел на играющие в свете луны блики и грани кристалла и вспоминал свое детство. Прошло уже немало лет и очень многое в памяти стерлось. Память стала особенно подводить его после Кургана, где он почти год провел в рабстве у пришельцев. Пришельцы пичкают своих рабов «плесенью забвения». После нее обычны провалы в воспоминаниях. И вот волшебная сила волшебного кристалла заново воскрешает ему то, что он потерял в первую очередь — память детства.
Как будто бы все было только вчера, а не много лет назад: большой человеческий
Шимасса вглядывался в играющие загадочными колдовскими огоньками грани кристалла. Перед его глазами вставали яркие картины из давно забытой жизни, каждая картинка несла в себе целый букет эмоций, также давно забытых. И все это давало такую полноту жизни, о которой он и не подозревал.
Вот папа где-то украл детский калейдоскоп. Трубка из толстого картона, как подзорная труба, только вместо объектива цветные стеклышки. Он вспомнил ее так отчетливо, вспомнил даже, какой рисунок был на трубке. И как он целыми днями разглядывал загадочные колдовские узоры.
И кристалл у них в норе был. По форме похож на этот, но меньших размеров. Его мамаша украла еще до его рождения. Впрочем, сравнивать нельзя; то была обычная стеклянная подделка, а здесь…
Шимасса оторвал глаза от играющих колдовских бликов и едва не закричал от ужаса — он был не один. На обрывке тонкой металлической трубы, что торчала из стены, сидел местный поп Борис и сурово смотрел на него.
Шимасса быстро закрыл кристалл лапами.
— Отдай мне то, что украл, — сказал отец Борис монотонным замогильным голосом. Не меняя своего положения на трубе, он протянул в сторону Шимассы руку. Рука каким-то неестественным образом стала удлиняться, растягиваться, словно резиновая. Шимасса схватил кристалл и кинулся с ним к выходу из норы. Но перед тем как покинуть нору, он оглянулся — никакого отца Бориса на трубе не было.
Какое-то время Шимасса стоял, боясь пошевелиться и слушая, как бешено колотится сердце. Поп Борис больше не появлялся. Шимасса осторожно вернулся к столику. Еще немного посидел, держа завернутый в тряпку кристалл в лапе, чтобы сразу с ним бежать, если появиться поп. Однако тот так и не появился.
Постепенно к нему вернулась способность думать. Включив свои «отменные библиотечные мозги» он сразу же понял, что с ним только что было. Он даже слово об этом знает, из умных человеческих книжек — галлюцинация.
Конечно это она, сколько он этих галлюцинаций в Кургане пережил. Обманные образы кажутся такими настоящими, даже говорящими и осязаемыми; однако стоит прекратить их воспринимать всерьез или просто поменять свое положение в пространстве (как он сейчас сделал), и обманные образы тают.
Все ясно — заключил Шимасса, — Живоглаз (так тебя называют), испытывает меня на прочность. Мол, а достоин ли ты, Шимасса, хранить такую дорогую вещь. Одно ведь дело украсть, другое сохранить… Что ж, я докажу, что достоин, Шимасса теперь никого не будет бояться.
Он снова извлек Живоглаз, положил на него свои лапы и попытался войти в прежнее состояние. Увы, воспоминаний из детства больше не было. Вместо этого Шимасса обнаружил себя в пустом и пыльном коридоре, с высоким сводчатым потолком. Это был Коридор Забвения, он сразу его узнал. Так этот коридор называют пришельцы. Он и другие пленники Кургана много раз по нему бродили под воздействием плесени.
И вот опять Шимасса в том же коридоре, опять он бесцельно бредет куда-то, и в голове гвоздем сидит одна мысль: выхода нет, ибо выход отсюда один, смерть и полное забвение. Забвение…
Обычно Шимасса доходил по Коридору до определенного места — это был внезапно открывшийся ему какой-нибудь уютный закуток, застеленный тряпьем — он зарывался в тряпье и сладко засыпал, чтобы опять проснуться в ненавистном Кургане.
Вот и в этот раз Шимасса дошел до такого закутка, и собирался было ложиться спать, как вдруг его пронзила необычно острая мысль: из коридора есть выход, а значит, есть выход и из Кургана. Надо только найти дверь. Только он подумал о двери, как увидел эту дверь в стене (как же он раньше ее не видел!), дверь была приоткрыта, яркий солнечный свет струился из-за двери, свет остро пах детством.
Шимасса ринулся к спасительной двери и вдруг почувствовал, как кто-то держит его за левое плечо. Он попытался освободиться, дернулся и обнаружил себя в своей норе. На его плече лежала холодная лягушачья лапа. Шимасса медленно повернулся, странное существо стояло за его спиной. У этого существа были перепончатые лягушачьи лапы, длинные тонкие ноги, короткое туловище с большой головой и огромная беззубая пасть.
— Отдай мне Живоглаз, — прошамкало чудовищное существо.
В первое мгновение Шимасса не на шутку испугался. Но потом страх как рукой сняло, тут, видимо, Живоглаз стал ему помогать, Шимасса не узнавал самого себя
— Ты призрак, ты мой собственный страх, брысь! — зашипел он и плюнул на чудище. И чудище исчезло. А он, забыв всякую осторожность, дерзко захохотал — нет, никому я тебя не отдам, — сказал он кристаллу, — ты мой, мой!
Шимасса закрыл глаза и крепко прижал Живоглаз к груди. Под его ногами качнулся пол. Он полетел, но не вниз, как бывало под плесенью, а вверх, сквозь потолок своей норы, сквозь крышу, выше и выше, прямо к далеким мерцающим звездам.
Шимасса был свободен.
Восход Антареса
Вдоволь накупавшись, я выбрался на берег. Гроза давно ушла на запад, слышался только ее отдаленный гул. На той стороны лимана, очень далеко, что-то горело, и сильно горело. Западный горизонт был словно окрашен кровью. Красноватые блики мешались с отдаленными беловатыми вспышками молний.
Заметно похолодало. Поеживаясь, я осторожно двинулся по тропинке обратно. Под ногами хлюпала дождевая вода; она казалась ледяной. Ноги то и дело скользили по грязи и стеблям поваленного ветром камыша. Шагов через двадцать, наткнулся на вывороченное ураганом дерево. Дерево упало прямо на тропинку, по которой я так весело бежал сюда. Пробираясь через мокрые ветви, я внезапно ощутил острый приступ жалости к погибшему дереву — неприятная щемящая тоска разлилась внутри меня, словно вместе с деревом погибла часть моей души. Перебравшись через упавшую маслину, я ускорил шаг. Захотелось как можно быстрее отсюда уйти.