Охота

Улыбающийся, Причиняющий боль, Скромник, Целующий, Плачущий. Так он называл их, со страхом ожидая появления странных созданий. Мучительно скрежетал зубами, пока они не уходили прочь.

Все начиналось вскоре после наступления темноты. Казалось, события происходили каждую ночь, хотя такого просто быть не могло. Возможно, раз в неделю или месяц. Но нет, гораздо чаще. Иначе его внутренний мир не распался бы на части. Видения не являлись чередой в строгом порядке. Кто-то посещал его в одну ночь, кто-то в другую. Лишь изредка изверги приходили все вместе в соответствии с некой непонятной иерархией. Так они представлялись еще более убедительными.

Но в памяти все просто и ясно: мучители появлялись каждую

Мальчик читал комиксы в постели, освещая фонариком от велосипеда красочные картинки. Ему нравился «Тигр и лихач», где фигурировали многочисленные чемпионы вроде Неистового Хэмиша, рвущего сетки мощными ударами, или Билла Кейна, что нашел старые бутсы образца 1930 года и приобрел качества классного футболиста, когда-то игравшего в них. Кроме «Тигра и лихача», мальчик любил читать «Виктора» или «Битву» с рассказами о героях последней войны. Уже став взрослым, он мог говорить по-немецки только короткими гортанными фразами, которые почерпнул из комиксов: «Achtung! Gott im Himmel! Raus! Scweinehund!» [1]

В «Викторе» описывались похождения кавалеров медалей «За боевые заслуги». В книге действовало много офицеров, играющих в крикет, и мужественных сержантов, самоотверженно сражавшихся с немцами. В кровавом комиксе «Битва» уничтожали бесчисленных злобных нацистов и жестоких япошек. Мальчик уходил в свой воображаемый невинный мир спорта и войны, сознание наполнялось образами воинов-защитников. С помощью магии они должны победить злых духов.

Но кошмарные видения все же начались.

Первым пожаловал Улыбающийся. Он смеялся вовсю, обнажая белые зубы. Веселый и совсем не страшный. Иногда этот клоун дергал себя за волосы, ниспадающие соблазнительными волнистыми колечками. Он все делал шутя. Случалось, Улыбающийся брал у мальчика комикс и утром швырял его в угол, сопровождая этот жест не вполне ясной шуткой: «Не знаю, как насчет бутс Билли, но я не прочь поносить трусики Оливера Рида!» Или: «Что самого плохого сделали немцы евреям? Прислали им счет за газ!»

Если бы дело ограничилось только этим шутом. Однако вслед за ним явился Причиняющий боль. Он слишком большой и сильный для своего возраста. Бедра у него скорее мужские, чем мальчишеские. Этот тип хотел только одного: заставить жертву хныкать и просить прекратить делать ей больно. Мальчик должен умолять оставить его в покое и клясться пойти на все, только бы страдания прекратились. Но он ни о чем не просил своего мучителя, молча сносил боль. А большой парень бил его, накрывая лицо подушкой, заламывал руки за спиной… Потом наступала полная темнота.

Скромник, приходивший после мучителя, приносил настоящее облегчение. Придурок не делал ему больно. Просто стеснялся состояния своего полового возбуждения и просил мальчишку подержать его за член. Только и всего. В тот миг, когда мальчик прикасался к набухшему органу, Скромник тотчас кончал и убирался прочь. Иногда извинялся за лишние хлопоты, но не за то, что являлся в дом. Если они встречались на площадке для игр, Скромник ужасно краснел, и ребята шутя толкали и пинали его.

Потом приходил Целующий. Мальчик ненавидел поцелуи. Дома в присутствии матери и сестер он вечно возился с зубными щетками и тщательно мыл посуду. Боялся есть пищу, к которой прикасались посторонние. Позднее начал утверждать, что у него во рту живет какой-то человек. Доказывал, что рот — самая важная часть организма и даже душа находится во рту. Когда ему исполнилось шестнадцать, узнал по собственному опыту, что проститутки не целуются. Он понимал их и рассказал одной шлюхе о своих ощущениях. Она насторожилась, услышав его слова. Но мальчику показалось, что девка хорошо к нему отнеслась. Она не смеялась над ним, когда он съежился от страха, видя ее наготу. Спросил, можно ли ему просто полежать рядом с ней, и она согласилась.

Целующий был для него самым невыносимым персонажем из всех. Он просовывал свой горячий язык глубоко в рот мальчика, так что тот уже почти задыхался. Делая это, Целующий терся о ноги и ягодицы мальчика. Кончая, кусался, стонал и скатывался с него. Иногда выдавливал из себя «спасибо», как будто ему оказали услугу: дали на время карандаш или пистолет, стреляющий шариками. Мальчик тотчас же бежал к раковине. Плевался, чистил зубы. Затем терся головой о зеркало.

Однако этим все не заканчивалось. Приходил еще один тип. Плачущий. Он плакал после того, как делал то, зачем приходил. Иногда пытался прикоснуться к мальчику, обнять его, впутать в свои дела. Но мальчик отталкивал его руки. Вот тогда обычно и начинался плач — тихие всхлипывания. Слезы капали на шею мальчика. В конце концов его охватывало чувство гнева. Движимый презрением и отвращением, он пинками сбрасывал Плачущего с кровати, и тот стремительно покидал комнату, вытирая слезы рукавом рубашки и хлюпая носом. Наконец все заканчивалось.

Когда, после всего случившегося, я услышал эту историю или по крайней мере часть ее, я испытал к нему жалость, невзирая на то, что он сделал. А что до прощения? Полагаю, прощение — это роскошь, даруемая смертным.

Проснулся и не понял, где нахожусь. Со мной такое иногда происходит. Бывает и хуже. Порой по утрам я не могу вспомнить свое имя. Я оказался в этой комнате, пройдя через сон с плачущей девушкой и горячим песком под ногами. За окном светало, на шоссе Килберна появились первые машины. Трасса на расстоянии двух улиц отсюда. Выругался в сторону порванных штор. Если бы они не пропускали свет, можно было еще спать и спать. Будильник высветил четыре красных нуля. Значит, сели батарейки. Я уставился на потолок, где висела лампочка без абажура, напоминающая каплю воды из крана.

Итак, я у себя дома, в своей постели. У меня болят зубы. Все до единого. Такого не может быть, тем не менее это чистая правда. Полагаю, я скрежетал челюстями во сне. Ныли все зубы, однако имелась одна точка, где чувствовалась острая боль. На коренном зубе у меня стоит дешевая коронка. Мне кажется, что-то происходит под ней. Я часто думаю о своих зубах, их состояние пугает меня. Пару недель назад заходил к дантисту, и он уверял, что с моими зубами все в порядке. Да, но ведь именно он поставил эту коронку.

Холодно. Серое, безрадостное январское лондонское утро. Таймер на бойлере не работает, чтобы согреться, необходимо включить обогреватель. Но для этого нужно подняться с постели. Мочевой пузырь переполнен, и член встал на две трети. Пора действовать. Голышом спрыгнул с низкой кровати на гадкий коврик. Как обычно, оранжевые и коричневые геометрические фигуры попытались затянуть меня в жуткое ковровое измерение. Эта безобразная тряпка, по правде говоря, чертовски достала.

Встав на ноги, я замер в нерешительности. Хотелось пить, мочиться и узнать точное время. Пару минут разрабатывал маршрут. Кухня, стакан воды, часы на стене, ванная комната.

Уже почти семь утра. Наливая большой стакан воды, пришлось пригнуться, чтобы не задеть низкий потолок. На подоконнике ванной комнаты поблескивает пачка парацетамола. Глотаю три таблетки и запиваю водой. Горькие, они прямо обожгли полость рта. Не то что кисленький на вкус аспирин.

Посмотрел на себя в зеркало. В былые времена тщеславие частенько тянуло меня к зеркалам. Мне нравилось мое лицо с темно-русыми волосами, которые на ярком солнце становились совсем светлыми. Я любил свой широкий нос и голубые глаза. В подростковом возрасте выглядел на все двадцать. Перевалив за эту дату, еще долго смотрелся как двадцатилетний. Впрочем, теперь мне уже никто не даст столько. Под глазами черные круги, лицо какое-то помятое. Одна девица в колледже сказала как-то, что ей нравится мой рот. Он якобы создан для улыбки, как рот дельфина. При этих словах она держала мое лицо в своих руках и обнимала меня ногами. Наши тела стали липкими от пота и сексуального желания.