Охотничьи истории и не только
Шрифт:
Еще немного рассвело, видно стало метров на десять вперед, видно, что под ногами творится. А под ногами предательский ледок и чертова куча разных веток и выступающих кореньев. Как тут бесшумно идти? Но люди то ходят и я смогу.
Вот оттуда звук идет, метров сто – сто пятьдесят впереди. Ну, все, пошел. Первые метров двадцать прошел не торопливо, но не останавливаясь, все же далеко еще до него. Ну, все, теперь надо под точение. Тэк-тэк-тэк, жжж,жжж – осторожно делаю медленные три шага вперед и замираю. Иду так уже минут десять – совсем близко уже, но пока не вижу его. Темновато. Где же он? Совсем рядом тэкает, но не вижу. Замер, до боли в глазах, так, что начинают мерцать черные и светлые точки, вглядываюсь в крону сосны, нет, не вижу. Прислоняюсь к тоненькой сосенке, жду. Ну вот же оно –
В принципе, если положить палец на стволы можно стрелять, но лучше подожду и полюбуюсь на этого великана. Прошло еще минут пять и глухарь стал более контрастным и четким. Он переминался на ветке и помогал себе балансировать развернутым в веер хвостом. Голова его была направлена вверх на вытянутой вперед шее. К сожалению, более подробно разглядеть его не удалось. Но в книгах я видел много цветных фотографий этого лесного великана и хорошо представлял себе все это великолепие. До него по прямой было метров тридцать, или около того. Время было стрелять.И вот тут меня «накрыло». Руки не поднимали ружье, а я говорил сам себе: « А кто ты собственно такой, чтобы решать, кому жить, а кому умереть? Господь бог? Для тебя это забава, а для него-то жизнь!
Не простишь себе этого потом. Тебе, что есть нечего? Не стреляй!» Так я стоял и смотрел на него, и понял, что не смогу выстрелить в эту могучую птицу, в этот темный весенний лес. Приняв окончательное решение, почувствовал, как камень свалился с души. «Черт с ними, с деньгами! Пусть живет!» И уже ничего не опасаясь, закинул ружье на плечо и бодро, как пионер с горном направился назад к мешку с сеном. Удивительно, но он не улетел, только на некоторое время прекратил петь. Чем дальше я отходил от этой сосны, тем больше я гордился своим решением и, наверное, в этот момент родился охотник-романтик, придя на смену просто охотнику. На самом деле, больше всего в своей охотничьей практике я горжусь именно этим несостоявшимся выстрелом. После этого случая я стал увлекаться так называемой правильной охотой и держать легавых собак. Нет, конечно, охота на глухаря с подхода это традиционная – правильная охота, но не для меня.
До мешка с сеном я добрался в считанные секунды, ведь идти-то всего ничего, с сотню метров. Присел на него, сладко закурил и налил из термоса черного и пахучего чая. К шести утра показался Николай Иванович и сразу спросил:
– Ну, как, взял?
– Нет, не взял.
– Что, подшумел, не смог подойти нормально?
– Нет, Иваныч, подошел, просто не смог выстрелить в такую красоту – я внутренне сжался, ожидая справедливых упреков в слюнтяйстве.
Взгляд старого егеря неожиданно потеплел и он, немного помолчав, сказал мне уже, как своему:
– Ты знаешь, Миш, многие не стреляют, послушают и уходят. Я и сам на ток уже лет двадцать без оружия хожу. Совсем куцые тока стали, а ведь раньше до двадцати петухов слеталось. Есть еще один ток подальше, так там вообще всего три петуха токуют. Повыбили их, совсем мало их у нас осталось. Запретить бы эту охоту надо, хотя бы лет на пять. И зло добавил,
– А они, там все готовы за доллары эти свои продать…
На кордон вернулись быстро, все-таки идти по светлому намного приятнее. Быстро позавтракали, и я стал собираться в обратную дорогу. Выбрав удобный момент, ко мне подошла Надежда Петровна и немного стесняясь попросила:
– Миша, не отдавайте Вы ему эту бутылку треклятую, не надо ему этого совсем.
– Не беспокойтесь Надежда Петровна, не отдам, да и не было ее. И я заговорщицки ей улыбнулся.
Простились мы уже, как добрые знакомые и эти простые, душевные люди провожали взглядом машину, пока она не скрылась на лесной дороге.
Ливень
Душную темноту сентябрьской ночи резко нарушило пыхтение паровоза и громкие, бесцеремонные звуки паровозного гудка. Они нарастали, превращаясь в смутную тревогу и беспокойство, вызывая растущее раздражение и оторопь – это когда ты мгновенно вскакиваешь и еще полминуты не можешь понять, где находишься. Вернуться в реальность удалось не сразу, еще несколько раз в ночной тишине прозвучал паровозный гудок, прежде чем я смог нащупать в темноте сотовый и отключить будильник. Рядом недовольно завозилась и приподняла голову жена, одновременно устраиваясь поудобнее и подтягивая вверх одеяло. «Зачем такой сигнал поставил? Надо что-то понежнее.»– подумал я и еще несколько минут сидя приходил в себя.
Пес почуяв, что хозяин не спит уже сидел около меня, положив морду на край кровати и тихо шелестел обрубком хвоста по половику. «Вставать или нет? Может быть ну ее эту охоту? Хорошо бы шел дождь, тогда есть уважительная причина». Я прислушался, кроме мерного сопения жены ничего слышно не было, ни стука капель по крыше, ни ветра – может быть все таки идет, но мелкий и тогда это надолго, да и не услышишь его вот так вот – через стену. Сомнения снял пес, который начал издавать в меру деликатные, но в то же время настойчивые короткие свистящие звуки, как бы говоря:– «Давай же вставай, вставай!». Надо подниматься, а то сейчас жену разбудим да и снова заснуть может быть не удастся.
Придется тебя друг отправить на улицу, а то от тебя слишком много шума, заодно посмотрю нет ли дождя.
Дождя нет, секунда и пес исчез в темноте – наверное уже крутится вокруг машины – подумал я. Полусонная чашка кофе, одежда, ружье, подсумок и через пять минут подсвечивая себе фонариком подхожу к машине. Навстречу радостным клубком выкатился пес, громко повизгивая и заискивающе суетясь вокруг меня – «Едешь, едешь, ты в списках и перестань скулить»– цикнул я на него, снимая машину с сигнализации и открывая ему заднюю дверь.
С оглушительным в ночной тишине ревом, отражающимся от забора завелся двигатель. «Быстрее, быстрее отъехать от дома, а то опять всех перебужу».Время на часах три утра, еще совсем темно, машин практически нет и сорок километров пути пролетели незаметно и быстро. На место приехали около четырех, начинало чуть-чуть сереть, еще не рассвет, но уже и не ночь. Пограничное состояние природы, когда птицы и насекомые еще не летают, но начинают слышаться редкие голоса просыпающихся пернатых.
Звенящая тишина и белесый туман вместе укутывают впереди лежащее пространство в плотное двухслойное одеяло. На небе ни звезды, ни месяца и поэтому кажется, что небосвод вплотную опустился к земле. Издалека раздается характерный крик коростеля и опять ни звука.
Прямо перед нами лежит равнина простирающаяся на расстояние около пяти километров. Возможно пять километров охотничьих удач, а может быть разочарований и огорчений. Что-ж посмотрим, как будет сегодня, итак – вперед.Прямо по курсу лежит единственное в этих местах озеро, оно совсем небольшое – площадью около гектара, по краям густо заросшее ивняком и молодыми березками. Небольшое, но именно на нем по осени скапливается на отдых пролетная северная утка.
Так я и знал! На берегу озерца виднелась «Буханка» и чуть дальше «Нива», разочарование и злость разливается внутри – опять эти рыбаки оккупировали водоем и ведь всегда норовят въехать прямо в воду, теперь прощай утренний пролет и спокойная, созерцательная охота, придется снова таскаться по канавам, а так не хочется. Решаю все таки завернуть туда, может быть что-то взлетит. Не тут-то было, только я показался поблизости, навстречу выступила вихляющая фигура в семейных трусах и майке. Фигура обращаясь ко мне сказала:– «Слушай друг, только что чуть было не утонул, проснулся уже в воде, как будто кто меня столкнул. У тебя закурить есть? – Ну да, кто-то чуть не столкнул, кому ты нужен, набрался небось на ночь» подумал я про себя и сдерживаясь, неожиданно зло и резко кинул ему в лицо «Нету курить мужик!», резко повернулся и зашагал в направлении от озера. Пес глухо ворча, как будто тоже огорчился потрусил рядом то и дело оглядываясь. Отойдя метров на триста я подумал : «Что это я так окрысился на незнакомого человека, ему и так досталось и всего-то закурить попросил, а озеро оно общее»– стало как-то гадковато на душе за свою резкость и злость.