Охотник за бабочками
Шрифт:
Корабль со слезами в динамиках поведал, что земные дворецкие сплошь сволочи и негодяи. Масла не доливают, а все норовят исподтишка нацарапать на обшивке выражения неподобающие. А застуканные на месте преступления пищат о презумпции невиновности и плюются в иллюминаторы серной кислотой.
Открытием стало также то, что Ляпушкин каравай в невесомости производит только толстую и жирную макаронину, и лишь по выходным выдает парочку маленьких котлеток. Мы его запихали в багажное отделение и прикрыли брезентом. Но даже в накрытом
Питаться пришлось дарами Корабля. Большим разнообразием он также не отличался. Всего в его меню было пятьсот тринадцать блюд, включая полюбившиеся Кузьмичу сухарики. И на том спасибо. Да и то правильно, жиреть настоящему охотнику за бабочками нельзя.
На второй недели однообразного полета мы перессорились в пух и прах. Причина как всегда самая пустяшная. Кто будет драить сортир. Волк заявил, что ему это занятие за несколько тысяч лет и так надоело. Кузьмич заявил, что не бабочкино это дело во всяком навозе ковыряться. А я считал, что обязанности командира ни коем образом не распространятся на уборку подсобных помещений.
К концу третьей недели мы помирились и вновь стали разговаривать. Кораблю надоело слушать наше сопение, и он взял санобработку себя на себя. Лично я думаю, что это правильно. Личная гигиена, прежде всего. Зато Кузьмичу мы поручили дежурить на камбузе. Посудку одноразовую там за борт спихнуть, кофе на мостик притащить, пыль с обзорного экрана стереть.
На пятой неделе я набил Кузьмичу морду. Этот подлец по ночам воровал из моего личного сейфа (проверить на причастность к этому вандализму Корабль???) шоколад по двести брюликов за плитку, и жрал его в багажном отдалении, подкармливая каравай, чтоб слишком много не болтал.
Воровство после учиненной расправы не прекратилось, но наши отношения с Кузьмичем стали более дружественными. Потому, что я сделал для себя один правильный вывод — друзей на шоколад не меняют. Кстати, в это время в корабельном журнале появилась первая запись. Она гласила: — «После окончания миссии лишить Вселенский Очень Линейный Корабль половины звездочек на борту и объявить ему строгий выговор за сговор с преступными элементами из числа команды».
В конце пятой недели мы, наконец, достигли намеченной точки.
Прильнув к центральному обзорному экрану носами, мы с Кузьмичем разглядывали Дремучий Закоулок. Сплошная стена астероидов. Больших и средних. Маленьких и очень маленьких. На один квадратный световой метр три миллиона сто две штуки. Данные сведения сообщил Волк и за достоверность я не ручаюсь. По моему мнению, на квадратный световой метр приходилось не менее трех миллионов ста пяти астероидов.
— Я туда не полезу? — Волк откровенно саботировал ответственное задание по розыску пропавших без вести.
— А тебя и спрашивать никто не станет, — отпарировал Кузьмич, не отрываясь от бронированного стекла экрана, — Командир скажет, полетишь.
— Я свободный корабль с чувством собственного достоинства, — гордо сообщил нам Волк, — Если говорю, что не полечу, значит, не полечу.
— Полетишь, — я дыхнул на стекло и обнаружил, что мой прижатый к экрану нос странным образом препятствует образованию запотевания над ним. Весьма интересное с научной точки зрения наблюдение.
— Но если командир скажет, что я полечу, — Корабль счел нужным переменить интонацию, — То непременно полечу.
— То-то же, — сказал я и выплюнул мятную конфету, которую мне недавно подсунул Кузьмич.
— Тогда попрошу занять места согласно штатному расписанию, — попросил корабль.
Пока он ставил дополнительную защиту, мы с Кузьмичем, как и было сказано, заняли соответствующие места. Я в командирском кресле, он у моего живота, придавленный к нему ремнями безопасности.
— Аттракцион Дремучие Горки начинается! — гаркнул Корабль, и выплюнул из задних дюз приличную порцию энергии, проверяя маневренность силовой установки.
Я бы не сказал, что данный аттракцион мне понравился. Совсем наоборот. Ничуть не понравился. Мы мотались между астероидами, словно, извините, глисты в лаборатории. Волк полностью отключил искусственную гравитацию, чтобы не отвлекаться по мелочам, а также освещение и подачу воздуха.
Расстреливая во всех направлениях самые наглые астероиды, он продирался между ними со страшными ругательствами, от которых я, если б мог, готов был заткнуть уши. Но руки мои были втиснуты в подлокотники и не могли этого сделать.
Корпус Волка странным образом изгибался, словно резиновый, стремясь увернуться от крупных кусков космической материи, но не всегда удачно. Несколько десятков раз Корабль пропускал удары, и тогда тело его сотрясалось, скрепя и воя.
Кузьмич, не переставая, визжал, и мне иногда даже было видно, как у него от перенапряжения вываливаются глазные яблоки. Неприятное, скажу я, зрелище. Впрочем, я сам пару раз стошнил, отдав все долги моему маленькому другу.
Вылетели мы на край Дремучих Горок очень даже неожиданно. Астероиды кончились также внезапно, как и начались. Позади корабля осталась сплошная стена из огрызков железа, гранита и базальта.
— Готово, командир, — Корабль включил вспомогательное оборудование и мы с Кузьмичем, наконец, смогли вздохнуть свежего воздуха.
Бабочек, вскинув перед собой руки, тут же полетел сполоснуться.
— Командир, — Корабль встряхнулся с носа до закрылков, стряхивая с себя космическую пыль, — разрешите обратиться?
Я как раз улегся на пол, чтобы придти в себя после аттракциона и не мог не разрешить Кораблю не обратиться.
— Тут такое дело, командир, — голос Волка стал нудным и плаксивым, — У меня заднюю камеру обзорную камнем расплющило.