Охотник. Кто-то мне за все заплатит!
Шрифт:
Надо ведь было, чтобы она, учительница литературы, пошла работать дворником и уборщицей подъездов! Значит, в этом был какой-то смысл? Ведь если нет – жить не для чего!
Незаметно уснула, положив голову на натруженные руки, гудевшие от усталости. Снилось ей, что Олег жив, здоров, что у него двое детей – ее внуков – и они бегают, шумят, шустрые, как таракашки! Только вот жена у Олега другая, не Оля. И это хорошо.
Проснулась, как от толчка, и тут же, всполошившись, вскочила с места – скоро придет Катя! Мария Федоровна дорожила учениками – деньги нужны. Все брали по четыреста-пятьсот
Когда случилась беда, Мария Федоровна распродала все, что у нее было, продала даже обручальное кольцо, оставшееся от покойного мужа, отца Олега. Муж попал в автокатастрофу, когда Олегу было пять лет, с тех пор Мария Федоровна жила одна. Нет-нет, она не была некрасивой – вполне симпатичная женщина, еще молодая, мужчинам нравилась, были у нее и романы, но… не сложилось. Почему? Да кто знает? Она и сама не смогла бы этого сказать. И предложения делали, хоть сейчас в загс, но… нет. Дальше постели дело не шло. Да и то нечасто. А теперь уж и совсем стало не до мужчин.
Умылась, и, уже когда вытирала лицо, в дверь позвонили. Метнулась, открыла, улыбнулась:
– Привет, Катенька! Ты, как всегда, вовремя! Молодец, не опаздываешь! Проходи.
Через два часа в кармане халата лежали шесть сотен, а мозг гудел, будто по нему прошелся полк гусар. Девочка была на редкость туповатой да еще и уверенной в том, что в жизни ей совершенно не пригодятся правила русского языка, что самое ценное в этой жизни – ее длинные ноги, упругая задница, крепкая грудь и невинное личико, способное обмануть самого искушенного мужчину.
Впрочем, при всем этом аттестат совершенно не помешает. Иначе как поступить в престижный вуз? А ведь именно там легче всего поймать на крючок ценную добычу – какого-нибудь мажорчика с карманами, набитыми пачками денег.
Выпроводив мелкую «акулу», Мария Федоровна снова бросилась к Олегу, проверила его пульс – как обычно, ровный, слабый, будто у спящего. Пора кормить больного. Да и самой нужно поесть. Помрет – кто будет заботиться об Олеге? Служение сыну – вот ее послушание, подвиг! Ее предназначение!
Мария Федоровна перекрестилась на образа, выставленные в углу, на серванте, и медленно побрела в кухню, варить молочную кашу. Сегодня учеников больше не ожидалось, торопиться некуда.
– Ложечку! Еще ложечку! Ну, дорогой, кушай, кушай!
Мария Федоровна влила очередную ложку в рот Олегу, тягучая белая масса провалилась внутрь, запачкав белые, чудом уцелевшие в катастрофе зубы.
Зубам Олега завидовали все девчонки – ровные, белоснежные, с детства ни одного больного! И это в городе, где стоматологи процветают, копаясь в гнилых зубах горожан. Говорят – вода не очень хорошая, экология, потому уже в дошкольном возрасте начинаются хождения по зубным клиникам. Чуть заводятся деньги – норовят вставить себе протезы, искусственные зубы, выдирая родные, изъеденные кариесом. Слава богу, и у Марии Федоровны, и у Олега зубы были великолепны. Наследственность. Деды наградили. Вот только
Утерев рот сыну, Мария Федоровна села рядом с ним на постели и задумчиво стала есть кашу. Она не замечала запаха, идущего от постели – притерпелась, привыкла.
Доела, поставила на тумбочку, бессильно сложила руки на коленях. Вспомнила Катю и горько усмехнулась – а может, и права девочка? Может, главное в жизни то, что она назвала? Длинные ноги, тугая задница и мордашка? Может, стоило ей, Марии, продать себя подороже? Возможно, и Олег сейчас был бы здоров! Есть же такие клиники в Израиле – говорят, там творят чудеса! Все звезды летают на лечение за границу.
Нашла бы себе богатого мужчину, исполняла бы его прихоти, и было бы у нее все, что душа захочет. Кроме любви, конечно. Любовь за деньги не купишь. Даже за очень большие деньги. Тело – можно.
Размышления прервал глухой протяжный стон. Женщина вздрогнула, встрепенулась, нагнулась над сыном:
– Ты что?! Олежа, ты тут? Что, что хочешь?
У нее заколотилось сердце – очнулся?! Ожил?!
– Ооооыыыххх… – простонал Олег, и глаза его, ранее безжизненные, моргнули, подвигались в стороны, будто он пытался понять, где находится, затем уставились на Марию Федоровну:
– Нех тарган дарк? Уи тан?
– Что, что ты сказал? – задохнулась женщина. – Я не поняла!
– Нех тарган дарк? Уи тан?! – повторил Олег и, закашлявшись, схватился рукой за грудь. С трудом сглотнул, прогоняя слюну и остатки каши в пищевод, поднял руку и внимательно посмотрел на обтянутую кожей худую кисть. Его глаза расширились, будто увидели что-то потрясающее, глухо охнул, попытался привстать на локтях, уперев их в подстилку, упал назад, тяжело дыша, и снова замер. Повернул голову набок и посмотрел на Марию Федоровну, будто чужой. Олег рассматривал ее так, будто видел в первый раз, так, будто она не была матерью, давшей ему жизнь, а совершенно незнакомым, странным человеком, непонятно как оказавшимся рядом с ним там, где он никогда не был.
И это было страшно.
Сергар с трудом пробился через темную пелену, открыл глаза, и… ничего не понял. Где он? Незнакомая комната, незнакомая женщина средних лет с усталым грустным лицом. Странно одета, а руки натруженные, как у матери Сергара… когда она еще была жива. Чем-то даже похожа на покойную мать.
Женщина что-то сказала – взволнованно, изменившись в лице. Из ее глаз покатились крупные слезы и упали на лицо Сергара. Женщина непроизвольным жестом протянула руку, отерла ему щеку. От ладони пахло молоком и чем-то хлебным, вкусным. Сразу забурчал живот, требуя еды.
– Где я нахожусь? – с трудом выдавил из себя маг. – Кто ты?
Говорить было так трудно, будто глотку забили опилками пополам с песком. Сергар закашлялся, попытался поднять руку к груди, едва осилил движение – рука была как из чугуна, неподъемная, тяжелая.
А еще она не принадлежала Сергару! Он знал свою руку – жилистую, потемневшую от загара, покрытую шрамами, ссадинами, с обрезанными кинжалом ногтями! А тут какая-то тонкая, обтянутая белой кожей рука с ровными, чистыми ногтями, и ни одного шрама, царапины, пятна от ожога!