Охотник
Шрифт:
— Но вообще-то, я пришел спросить, не слышал ли ты что-нибудь о «светящемся доме»?
Площадь за окном тут же сменилась огромной картой города.
— Покажи.
— Вот здесь. Вот это здание, — взгляд Найла остановился на точке, расположенной в восточной окраине квартала рабов.
— Отлично, попробуем теперь выяснить, кому оно принадлежало.
Видимо, Найл не ошибся: в памяти компьютера, действительно хранились сведения, касающиеся назначения и использования помещений города.
— Ага, — буквально через несколько секунд откликнулся Стигмастер. — Есть. Дом номер 35 по Джонсон-стрит… так, это тебе не нужно… вот, —
Итак, не оставалось ни малейшего сомнения в том, что все рассказанное Истой, — никакая не легенда, а реальность, и что Нит, действительно, находился там, в «светящемся доме», где-то примерно на двадцать пятом-тридцатом этаже вот уже целые сутки, и одному Богу известно, чего это ему стоило.
В очередной раз представив ужас положения, в котором находился сейчас человек, Найл снова ощутил тоску и отчаяние от беспомощности — не только собственной, но и, вообще, беспомощности современных людей: предки, жившие много веков назад, были поистине недосягаемы. Время разрушило большую часть созданного ими, но даже то, что осталось, продолжало действовать, иногда помогая, иногда смущая или просто вызывая страх у опустившихся на несколько ступенек вниз по эволюционной лестнице потомков.
Однако в истории со «светящимся домом» явно присутствовало нечто, связанное с настоящим — опасность.
Ведь когда много-много веков назад строился этот дом, ее там не существовало — наоборот, здание задумывалось как защита от страхов, порожденных темнотой. Нет, то что преследовало человека в нем теперь, заставляя его подниматься выше и выше, было современным, возникшим не в прошлом, а в настоящем. Но что?
Найл попытался представить, как все это могло происходить, Вот человек подходит к дому, открывает дверь. До тех пор, пока он снаружи, ему, видимо, ничего не угрожает. Заглядывает. Если там находится что-то подозрительное, еще есть возможность спастись, убежать — во всяком случае хотя бы попытаться. Но человек входит — значит, его ничего не насторожило. Он уже внутри; закрывает за собой дверь, идет вверх по лестнице, шаткой, с наполовину провалившимися ступеньками — ее хорошо видно, потому что как только человек перешагнул через порог, в помещении сразу становится светло.
Второй этаж. Предупредительно загоревшийся свет позволяет хорошо разглядеть, наверно, когда-то очень дорогую и красивую, а теперь совсем старую, покрытую пылью и плесенью мебель. Выбитые стекла, местами проседающий пол: прежде чем сделать шаг, нужно обязательно посмотреть, куда наступаешь.
Скрипучая лестница ведет дальше, но везде — и на третьем, и на четвертом этажах — одно и то же: сырость, запустение; обломки, осколки, грязь…
Человек поворачивает назад, и по мере того, как он спускается все ниже и нижу, гаснет свет за его спиной и аккуратно загорается там, куда он заходит. Но стоп… человек инстинктивно подается назад, к лестнице. Ухватившись за поручень, который угрожающе закачался, отступает на две ступеньки вверх…
Запах. Мерзкий, удушающий запах гниющей растительности — значит, где-то рядом гриб-головоног. Этажом ниже или в соседней комнате? В полной тишине кажется, что слышны непривычно гулкие и тяжелые удары сердца…
Из пролома по стене поползло серое, дрожащее; начало перетекать на пол…
Ясно — он самый. Теперь только зажать нос — и бежать, пока не стошнило: головоног двигается слишком медленно, чтобы успеть догнать.
Бросок через комнату. Вспыхнувший свет озаряет следующую лестницу — на нижних ступенях уже шевелится грязно-серая студенистая масса.
«Еще один…» — человек с трудом сдерживает новый позыв к рвоте.
Что же делать? Прыгать вниз — безумие: пол едва-едва живой. Или… Выдернув часть перил, человек спускается на несколько ступенек и начинает что есть силы дубасить по текущей ему навстречу смрадной слизи, но, словно выросшее из нее щупальце, крепко обвивается вокруг импровизированного оружия и с чудовищной силой тянет к себе. В это время второе уже подбирается к ноге…
Остановить головонога очень легко: достаточно отдать мысленный приказ — и он замрет, а потом уберется восвояси. Найл проделывал это не раз, но человек так не умеет, поэтому бежит назад, в комнату. Увернувшись от второго головонога, в последний момент взбегает вверх. Возможно, на следующем этаже есть другой выход…
Дверь, ведущая в смежную комнату, закрыта. Человек выбивает ее и в ужасе отшатывается: вместо пола зияет глубокий провал. Будто что-то тяжелое свалилось с верхних этажей, увлекая за собой куски штукатурки, мебель… Остается окно…
Нет, слишком высоко, да и там, на земле, тот же мусор: текла обломки, ржавый металл… Думать, думать… А что если разорвать занавески на окнах, связать из них веревку… — тварь расползается прямо под руками. Тошнотворный запах снова усиливается — скорее наверх, пока здесь еще есть чем дышать…
Найл невольно встряхнул головой: воображение нарисовало один из возможных вариантов настолько ярко, что он почти удивился, когда увидел перед собой Стигмастера и карту города у него за спиной. Оставался ли старик все это время здесь или по своему обыкновению исчезал и появился вновь только сейчас — трудно сказать…
— Ты удовлетворен?
— Да.
— Не хочешь чем-нибудь подкрепиться?
— Нет, лучше пойду попробую отдохнуть…
На улице заметно похолодало, откуда взявшийся ветер разогнал облака, и небо казалось теперь словно темнее и выше.
Поеживаясь, Найл быстро пошел через сквер, окаймляющий башню, как вдруг…
Это был ни с чем не сравнимое ощущение мысленного зова: вежливо, очень вежливо, едва касаясь его сознания, просили посланника Богини ответить. Найл остановился:
— Слушаю тебя, Юс.
— Мой повелитель…
Постоянное общение с пауками научило Найла видеть их внутренним зрением. В одно из своих первых посещений Белой башни он испытал любопытное переживание: ему вдруг почудилось, что жизнь на Земле — всего лишь шутка, а ее обитатели — оболочки, маски. Позже Найл уточнил для себя следующее: оболочки и маски имели значение на внешнем, видимом уровне и совершенно исчезали на внутреннем, мысленном, эмоциональном. Здесь это были просто живые существа, где их физический облик больше не играл никакой роли.