Охотники на вампиров
Шрифт:
– Мне абсолютно, стопроцентно, совсем-совсем лучше ничего не знать! – уверенно перебил его шас. – Хотя как друг я выражаю тебе полное сочувствие. Когда всё закончится, расскажешь. Но не раньше, чем через год.
– Ладно, – вздохнул Виолиций. Он от Рута ничего другого и не ожидал: все-таки шас. – Но как друг ты обязан мне помочь.
– Денег нет! – без малейшего раздражения и даже не сменив тон, произнёс Рут. – Все в деле. Ты же знаешь, как много я вложил в наш проект.
– Ну, не так чтобы много… – протянул конец. – Вообще-то, мы ведь только начали, и базу для репетиций ты нашёл, прямо скажем, не самую лучшую…
– Найди лучше.
– Ты сказал, что всё решишь.
– Я решил, – отрезал молодой шас. – Я тебе не Равиш и не Граций, у меня лишних средств нет. Для репетиций нам пока подойдёт игровая комната детского садика. По ночам там всё равно никого, особенно после того, как оба охранника уволились… На одного, допустим, почему-то не так подействовала «Пыльца морфея». Наверное, какая-то индивидуальная непереносимость… Ну, увидел номер с кораблекрушением, получил ушат соленой воды за шиворот и укус акулы в задницу, уволился – это понятно. Я бы на его месте ещё и пить бросил. Но второй почему ушёл?
– Первый показал ему укус, – вздохнул Виолиций. – Ну, то есть ту часть задницы, без которой он теперь сидит неровно. Почему ты про них вспомнил?
– Потому что отводить глаза директрисе садика – накладно. Проще подсунуть ей новых охранников, которые по ночам ещё и наши репетиции охраняли бы.
– Красные Шапки, – конец поморщился. – Других вариантов нет, а за этих Шарп поручился.
– Ладно, Спящий не проснётся, если попробуем! – Шас отхлебнул халявной выпивки, которую поставил ему приятель. – Вот видишь, снова расходы! Да, у меня есть деньги на мюзикл, но их всё равно что нет: нам ведь придётся их потратить, не только сегодня, но и в ближайшем будущем. В мире денег время не имеет значения, поверь мне, так что денег уже как бы нет. Ничем не могу помочь.
Виолиций вздохнул. Он совсем не хотел видеть Шапок на репетициях, но и ссориться с ними было нельзя. Что же делать? Если Шарп и впрямь его предал, он обречён.
«Маша! – Виолиций увидел девушку, проходившую мимо стойки. Она ослепительно улыбнулась бедняге. – Маша хорошая! И о чём-то толкует с этим Шарпом… Влюбилась? Можно ли доверять влюблённой женщине? Глупый вопрос: только если она влюбилась в тебя! Но можно попробовать что-нибудь выведать, ведь Маша хорошая! И ножки у неё такие… Миленькие! Не могут у предательницы быть такие ножки!»
– Вио! – позвал его шас. – Ты о чём задумался? Вот возьми, это телефон директрисы. Пусть Шапки с ней свяжутся и обязательно скажут кодовое слово: «Музыка». Тогда она сделает всё, что они захотят.
– В такой форме им лучше об этом не сообщать! – Виолиция даже передёрнуло при одной мысли о том, чего именно могут захотеть дикари от пожилой дамы. – Ладно, я им аккуратно скажу.
– Скажи аккуратно! – кивнул Рут. – И разделайся поскорее со своими проблемами. Впереди нас ждёт успех, а он требует полной сосредоточенности!
«Или нас ждёт провал, – добавил шас про себя. – И тогда я получу неплохую страховку, мой бедный друг».
– Мне очень нужны деньги, в самое ближайшее время, – жалобно произнёс Виолиций. – И по твоей схеме получается, что их уже как бы нет! Но и у меня их нет, понимаешь? Рут, одолжи для меня у кого-нибудь, прошу! В счёт будущих прибылей.
«Боюсь, вот этого страховка не покроет!»
– Извини, но поскольку у меня сейчас нет денег, то и в долг мне никто не даст, – вслух сообщил Рут. – Так устроен мир денег. Есть у тебя средства – бери в долг. Нет – забудь.
– Но зачем бы мне брать в долг, если бы у меня были деньги?! – возопил Виолиций, но приятель тут же запечатал ему рот ладонью.
– Ты что, офонарел? – Шас посерьёзнел. – Всё настолько плохо?
– Хуже некуда!
– Тогда другое дело. – Конец внезапно решил, что ему удалось разжалобить приятеля, однако обрадовался он рано. – Тогда я дам тебе совет, – важно продолжил Рут с таким видом, словно выписывал чек на кругленькую сумму. – Запусти руку в карман богатого дядюшки.
– Да ты что?! – Виолиций побледнел. – Одно дело бар обкрадывать по минимуму, и совсем другое – лезть в кубышку. Это бесчестно!
– В счёт будущих прибылей! – Рут допил и поднялся с табурета. – Отдашь с процентами, что же тут бесчестного? Граций и не узнает. Дела идут хорошо, а значит, кубышка ему пока без надобности.
Шас ушёл.
Ушёл друг, унёс надежду…
«Да какой он мне друг? Так, компаньон…»
Некоторое время Виолиций пребывал в полной неподвижности, причём лицо его выражало непереносимые страдания, смешанные с тяжёлыми боями с самим собой, затем несчастный прошептал:
Плевать!
Огляделся и, убедившись, что за ним никто не следит, лихо и незаметно вытащил из кассы несколько крупных купюр. Следующая проверка бара случится лишь в конце недели, а до этого времени Виолиций намеревался решить финансовую проблему… В смысле, он надеялся её решить… То есть решил: будь что будет…
Пока Виолиций «одалживал» деньги у дяди, Рут ехал в офис деда, размышляя над тем, какой же кретин достался ему в компаньоны; Маргарита приветствовала очередного суперважного чела из какого-то суперважного министерства; а Шарп пытался отыскать Дно и Полстакана, чтобы изъять у них опасную камеру, во двор подмосковного коттеджа въехал довольно большой микроавтобус с затемнёнными, да ещё и зашторенными окнами. Дом и, соответственно, двор были обнесены десятифутовым кирпичным забором, поэтому ни соседи, ни случайные прохожие не увидели пятерых крепких коротко стриженных мужчин, которые выбрались из автобуса и гуськом направились к дверям. Не оглядываясь. Молча.
Они прилетели в Шереметьево из разных городов Европы, но так, чтобы оказаться в Москве практически одновременно. Все они показали на границе настоящие и даже потёртые документы, но никого из них не звали так, как было написано в паспортах. Ни у кого из них не было с собой оружия, но все они умели с ним обращаться.
Они были профессионалами, обученными работать в команде. Пять пальцев безжалостного кулака. Пять грозных убийц.
Они исчезли в доме, в котором их ожидало привычное снаряжение, но шедший пятым Лебененко задержался на крыльце, оглянулся, посмотрел на распустившиеся почки, на комья грязного снега у самого забора, усмехнулся: