Шрифт:
Пролог
Назову тебя льдом,
Только дело не в том,
Кто из нас холодней.
Все никак не понять,
Что же ближе – Земля,
Или трещины в ней
Свет безжалостного летнего солнца проникает в белостенную комнату сквозь цветные стёклышки витражей, перламутровые блики приобретают слабые оттенки цветов, становясь похожими на блеклые отсветы ярких картин. Промозглый ветер, подобно ледяному дыханию Той Стороны, проникает в комнату даже сквозь закрытое окно, едва колышет лёгкие занавески
В небольшом комнате тихо. Кажется, только здесь начинаешь осознавать, что такое настоящая тишина. Люди, интересующиеся преданиями и легендами, сравнили бы кабинет Императрицы с Ледяными Чертогами – белые стены, отсвечивающие тусклым серебром, солнечные блики, танцующие на белом ковре, приглушающем шаги. Мебель из бесценного светлого дерева, изящная до хрупкости, инкрустированная платиновыми узорами, тяжёлые шторы, светло-серые и расшитые ослепительно белым абстрактным узором. Вся комната кажется выточенной из одной ледяной глыбы, ослепительно белой, ослепительно холодной.
И только строгая женщина, сидящая за столом, выглядит обугленным и окровавленным пятном на фоне сияющего серебра. Чёрные рубашка и брюки, распахнутый колет цвета запёкшейся крови – невозможно угадать, что перед тобой Императрица. Прекрасная женщина сидит, сложив руки на столе и положив на ладони подбородок. Чёрные, томные глаза кажутся двумя дырами в никуда на вечно молодом лице, лишённом возраста.
На спинке кресла сидит, нахохлившись, словно ворона, среброглазый буревестник. Чёрные перья глянцевито отсвечивают серебряное сияние солнца, светлые глаза затянуты тонкой плёночкой и, кажется, птица устало щуриться, глядя на непутёвое дитя.
Женщина с тихим вздохом выпрямляется в кресле, откидывается на спинку. В глубокой задумчивости подносит к глазам белое перо, испачканное кроваво-красными чернилами, переводит взгляд на недописанную книгу – летопись своей жизни.
«С чего всё началось? С прихода нового бога, повергнувшего прежних в пыль? С горящего аула и стрелы, вонзившейся под лопатку? Земли, путающейся в волосах и забивающей горло? Или – позже, когда седая женщина с острым лицом протянула мне сквозь завесу страха ладонь, исчерченную кровавыми узорами?»
Ей предстоит найти ответ на это вопрос. Но всё осложняется тем, что она его уже точно знает.
И ненавидит, ненавидит, ненавидит…
Она аккуратно выводит на белой, как лёд в её сердце, странице вязь тёмных рун, зачарованно следит за медленно возникающим узором слов и мягких, певучих звуков. Продолжает писать, даже когда на пере высыхают чернила и острый стержень только царапает тонкую бумагу. В пустых чёрных глазах плещется боль и усталость. Её хочется обернуться и взглянуть в глаза мудрой птице, воплощающей в себе спокойную, безмолвную поддержку, но яростная боль сжимает сердце и перехватывает горло ледяным жгутом. Наверное, надо плакать, но слёз нет и не будет – они раз и на всегда высохли на солёном морском ветру, на грязной палубе корабля, увозящего её навстречу блистательному будущему, увозящего её прочь от той, которую она любила и ненавидела. От той, что была её Верной.
«Так когда же всё началось? Как я дошла до жизни такой?»
Императрица слабо оглядывается, взгляд тусклых чёрных глаз беспомощен и печален. Видит Aueliende [1] , она не хотела этого. Не хотела ни править, ни управлять – спокойно, хладнокровно, бесчувственно, как марионетками на
Но она стала такой. И не в угоду мёртвой своей госпоже и наставнице.
Нет.
Пламя Ночи вырвалось на свободу и потребовало то, что причитается по праву Крови и праву Ночи.
1
Aueliende (Аулиндэ) – Чернокрылая, Летящая-на-Чёрных-Крылах, Всемилостивейшая Госпожа, Благородная Незнакомка, Желанная Обитель и т.д. Богиня смерти, перехода через Грань, посмертия и возрождения из старшего пантеона. Изображается печальной женщиной без возраста, с чёрными расправленными крыльями за спиной. Официальное жречество – десять женщин, старше двадцати лет, десять учениц-помощниц у каждой. Имеют большое влияние, чаще используемое для изменения судебного приговора в делах об убийствах. Убийц милуют и забирают в послушники, как совершивших угодный Aueliende поступок. Но, как замечают многие, казнь милосерднее. На данный момент жречество уничтожено.
Имя Aueliende является искажением от Аиэнду, имени величайшей в истории некромантки, жившей в Предначальной эпохе.
«Всё началось… С холодного взгляда седой женщины, с хищной улыбки последней сестры Крови. С боли и ненависти, детской и игрушечной. Всё началось с жестоких уроков власти».
Размеренное течение мыслей, подобное танцу солнечных бликов на стене, прерывается робким стуком в дверь. В кабинет заглядывает юная девочка, ещё ребёнок, но на ней уже одеяние клана Смерти – чёрное, пурпурное и солнечное серебро. Она нежно и внимательно улыбается, взгляд светлых глаз полон искреннего уважения и почитания
– Госпожа? – Тихий голос звенит серебряными колокольчиками, завораживая и усыпляя. В нём – беспечность светлого детства, свобода принимать решения и не бояться их последствий. – Вам что-нибудь надо?
Императрица вымученно улыбается и качает головой. Давно, ещё в юности (о, недосягаемое время!) поклялась не использовать людей в своих интригах, не управлять исподволь их мыслями… Но…
Она старалась. Очень старалась.
Она никогда не навязывала своё мнение другим, она никогда не направляла мысли других в нужное ей русло, она никогда не манипулировала чужими слабостями… Она никогда не хотел стать похожей на свою наставницу, а значит, не хотела власти.
И тем не менее…
Вот уже десять лет она – Императрица крупнейшей страны на континенте, её любят и боготворят, её слово – высшая истина, а любое желание – закон. Нет, она не запугивала и не убивала напрасно. Её уважают не из страха.
Её любят.
И она пользуется их любовью, заставляет выполнять то, что считает нужным. Она просит – они выполняют..
И это ещё хуже, потому что – подло.
Полные губы кривятся в злой, надменной улыбке.
Как же она ненавидит…
«С чего всё началось? Уж точно не с меня…»
Шрамы на руках – знак чужой верности или чужого проклятия? Для чего ей сохранили жизнь две бездушные, холодные твари?
Чтобы она сохранила их магию? Сохранила и приумножила их знания, часть их самих… Нет. Чтобы она вернула тот мир, к которому они привыкли. И который следует уничтожить. Церковь была на верном пути, но выбрала слишком кардинальные меры.
Женщина обманчиво медленным и грациозным движением обмакивает перо в чернильницу, стряхивает вязкие капли.