Охотники за Костями
Шрифт:
— Не нужно мне рассказывать, — ответил Резак. — Я жил в подобном мире, в Даруджистане.
— Я еще не закончила. Вот почему Бидитал находил последователей для своего культа. Силы ему давала несправедливость, неравноправие, желание ублюдков всегда выигрывать. Он наслаждался своей силой — а потом прибыли малазане и все разрушили, и Бидитал обнаружил, что бежит, словно обычный заяц от волков. Он желал возвращения силы — для себя; и новый культ служил этому желанию. Проблема в том, что он был гением или баловнем судьбы — ведь идея его культа, не мерзкие обряды, а ИДЕЯ — была сильна. Она взывала к обездоленным,
— Это не его идея, — сказал Геборик.
— Тогда чья?
— Она принадлежит Увечному Богу. Скованному. Это сломанное существо, преданное, раненое, несовершенное на манер уличных уродов-попрошаек, беспризорников, психически и физически поврежденных. Он обещал нечто лучшее за самой смертью — тот рай, о котором упомянула Сциллара — но этот рай никто не смог бы лишить красок. Иными словами, это сон о месте, недоступном для наших природных излишеств и недостатков; оно живет внутри нас, под всеми излишествами и недостатками. Нужно только умереть…
— Ты не чувствуешь страха, Геборик? — спросила Сциллара. — Ты описал весьма соблазнительную веру.
— Да. Но если сутью этой веры является ложь, нашим оружием должна стать истина, и оружие это в конце концов должно коснуться самого Увечного. Слишком трусливо было бы в конце не бросить вызов самой глубокой несправедливости, самому наглому из возможных предательств.
— Если это ложь. Почему? Как ты узнал?
— Женщина, если существует абсолютное избавление, тогда все, что мы здесь делаем, лишено смысла.
— Ну, может, оно и лишено…
— Тогда зачем поднимать вопрос о восстановлении справедливости? Справедливость не важна. Ты призываешь анархию — ты призываешь сам хаос.
Женщина покачала головой: — Нет, потому что есть сила еще более могучая.
— О! И какая? — сказал Резак.
Сциллара засмеялась: — Та, о которой я уже сказала. — Она обвела рукой старые поля. — Оглядись, Резак, оглядись.
Искарал Паст похлопал по толстым слоям паутины, покрывшей широкую грудь Маппо Коротыша. — Убери это, старая карга, пока он не пришел в себя! Ты и твоя проклятая луна — глянь, дождь собирается. Это пустыня — откуда тут дождь? Все твоя вина. — Он злобно улыбнулся, созерцая небо. — Она ничего не подозревает. Ох, жалкая корова. А я не могу ждать! — Он встал, он поспешил к найденной недавно бамбуковой палке ("бамбук, откуда, богов ради?") и продолжил высверливать дырочки в нижней ее части.
Скрученные из проволочек глазки, привязанные сырыми кишками через равные промежутки. Тщательно заостренный конец. Вырезанная из дерева, тонко отполированная катушка с полулигой волос Могоры, сплетенных и склеенных — нить достаточно прочная, чтобы выудить что угодно, включая саму эту старую бабу, если она станет бродить по отмели. Да, он может подождать еще год — другой, пока мальки не достигнут нужной длины. Может, нужно добавить тварей побольше — он видел громадных сомов в затопленном мире, и другие существа слонялись там у берега. Искарал Паст вздрогнул от воспоминаний. Но лишь истинный любитель рыбалки сознает силу пристрастия, гонящего его на лов стОящей добычи! Пусть даже придется истреблять демонов и прочее… Да, то посещение вышло малость тяжелым. Но он еще сходит туда и вернется с длинной связкой редкостей.
Еще малышом он мечтал освоить искусство
О, вскоре он и его мул получат хорошую причину покинуть служащий им жилищем скудный храм. "Пойдем на рыбалку, дорогой". Ах, как он жаждет произнести эти слова.
— Ты идиот, — сказала Могора.
— Умный идиот, женщина, то есть поумнее тебя. — Он помолчал, упершись в нее взглядом. — Теперь все, что мне нужно — дождаться, пока она не уснет. Тогда срежу все ее волосы — она и не заметит, ведь вокруг нет серебряных зеркал. Нет ведь? Я смешаю волосы из ушей, с головы, с ног…
— Думаешь, я не знаю, что ты задумал? — сказала Могора и захрипела так страшно, что можно было подумать — ее родили гиены. — Ты не просто идиот. Ты еще и дурак. Надутый, незрелый, одержимый, жалкий, злобный, надменный, высокомерный, скрытный, агрессивный, невежественный, завистливый, непостоянный, противоречивый. И урод в придачу.
— И что?
Она раззявила беззубый рот: — У тебя мозги как пемза — брось что-то, и всосется! Исчезнет. Пропадет. Даже если я помочусь — моча сделает "пшш" и нет ее! Ох, муженек, как тебя ненавижу. Со всеми пакостными, неопрятными привычками — боги, да ты собственные сопли ел! Меня всякий раз тошнит, как вспомню — это проклятие, никак не забыть…
— Тихо ты. Каждому известно, что в соплях таятся полезные вещества…
Их прервал тяжкий вздох. Дальхонезцы поглядели на Маппо. Могора подбежала к Треллю и начала сдирать с израненного лица паутину.
Искарал Паст склонился рядом. — Что с его лицом? Оно все в полосах и швах. Что ты натворила, женщина?
— Паучьи метки, о Маг. Цена исцеления.
— Каждая паутина отпечаталась!
— Ну, он и до того был не красавец.
Раздался стон. Маппо поднял руку, хотя она тут же упала. Новый стон.
— Похоже, ему паук в мозги забрался, — изрек Паст. — Теперь он будет питаться сосанием. А ты посмела назвать неопрятными мои скромные жеваные сопли!
— Ни одно уважающее себя существо не делает так, как ты сделал тем утром, Искарал Паст. Ты видел, чтобы пауки жевали сопли? Нет, я клянусь!
— Ну, не видел. Однако воображаю себе паука, восемь ног которого торчат из твоего носа. Кстати, тебе пора постричься. Я готов помочь.
— Подойди ко мне с такими намерениями, и я тебя ударю. Подходить разрешаю только с любовными намерениями.
— Любовными! Что за жуткая идея…
— А что, если я беременна?
— Убью проклятого мула!
Она бросилась на него. Супруги покатились по земле, рыча и плюясь.
Мул невозмутимо следил.
Раздавленные и разбросанные плитки, что некогда составляли мозаику жизни Маппо Коротыша, едва мерцали, как будто упали на дно колодца. Он мог разглядеть лишь отдельные фрагменты с неясным значением. Он словно всплывал, медленно и неотвратимо, с неведомого дна.