Охотники за умами. ФБР против серийных убийц.
Шрифт:
— Ещё спросила, как мне больше нравится, — рассказывал Монте.
Но ее слова, вместо того чтобы успокоить и умаслить нападавшего, только сильнее разожгли его раздражение.
— Точно как та сука — все пыталась взять в свои руки!
Чтобы умилостивить нападавшего, проститутка изобразила два или три оргазма, но только испортила все еще больше. Монте укрепился во мнении, что все женщины шлюхи, раз одна из них способна наслаждаться совершаемым над ней насилием. Она представилась ему безликой, и от этого был всего лишь шаг к мысли об убийстве.
Но всё же один раз он отпустил очередную жертву, когда та сказала, что тревожится о заболевшем раком отце. Раком был болен брат Риссела, и образ брата слился с личностью женщины. Она перестала выступать для него безликим телом, каким были та проститутка или лежащая ничком на диване молодая медсестра в случае с Ричардом Споком.
Именно поэтому так трудно дать обобщающий совет,
В результате рассмотрения дела Риссела мы поняли, что одинаково важно анализировать поведение и убийцы, и его жертвы: является ли жертва человеком повышенного риска, как себя повела, что говорила, потакала ли насильнику или предпочла сопротивление. И каким образом произошла их встреча. Жертвами Риссела были случайно встреченные женщины — те, что по воле рока оказались поблизости от его дома. Убив однажды, преступник преодолел табу и, испытав от расправы наслаждение, понял, что может нападать снова, а потом безнаказанно удирать. Если бы нам пришлось принимать участие в раскрытии этого дела и готовить психологический портрет неизвестного субъекта, он изображал бы человека с определенным опытом — совершавшего насилия, но только не убийство. Так оно на самом деле и было. Но если говорить откровенно, мы бы ошиблись (во всяком случае, на первом этапе) в определении возраста. В момент первого убийства Рисселу только что исполнилось девятнадцать, а в нашем прогнозе, скорее всего, фигурировал бы мужчина от двадцати пяти до тридцати лет. Дело Риссела в очередной раз доказывает, что возраст — относительный фактор в нашей работе. В 1989 году сотрудника моего подразделения^ Грега Мак-Крейри вызвали в Рочестер, штат Нью-Йорк, по делу о загадочных убийствах проституток. Сотрудничая с капитаном Линде Джонсоном и лучшими полицейскими силами, Грег составил детальный портрет и разработал стратегию поимки убийцы, в результате чего был арестован и осужден Артур Шокросс. Позже мы проанализировали прогноз, и оказалось, что Грег угодил в самую точку: раса, характер, вид исполняемой работы, домашнее окружение, хобби, хорошее знание местности, связи с полицией — все, кроме возраста. Мак-Крейри предположил, что следует искать мужчину под тридцать с уже устоявшейся предрасположенностью к убийству. В действительности Шокроссу исполнилось сорок пять. Но оказалось, что, отбывая наказание за убийство двоих детей (такой же уязвимой добычи преступников, как старики и проститутки), он провел пятнадцать лет за решёткой и таким образом задержался в развитии. А через несколько месяцев после условного освобождения начал с того, чем занимался до тюрьмы.
Как и убивавший в период условного заключения Артур Шокросс, Монте Риссел тоже был освобожден условно. Он, подобно Эду Кемперу, обладал способностью убеждать психиатров, что его душевное равновесие восстанавливается, в то время как сам убивал людей. Получалось что-то вроде мрачного варианта старой шутки: сколько потребуется психиатров, чтобы поменять лампочку? Ответ: один, если лампочка захочет меняться. Психиатры и специалисты в области душевных заболений привыкли судить о состоянии пациента, основываясь на его собственных словах, и это предполагает, что пациент желает «выздоравливать». Оказалось удивительно простым делом обмануть множество психиатров, и лучшие из них согласятся, что единственным сравнительно надежным предостерегающим признаком надвигающегося преступления является история предыдущего. Я надеюсь, что в ходе работы по исследованию личности преступника мы сумели убедить медицинскую общественность не полагаться на слова пациента, если речь идет о поведении убийцы или насильника. По своей натуре эти люди притворщики
Риссел описывал нам последующие убийства, и мы наблюдали устойчивую прогрессию его наклонностей. Вторая жертва вызвала его раздражение кучей вопросов:
— Хотела знать, почему я это сделал? Отчего на нее набросился — неужели у меня нет своей подружки? Может, у меня какие-то проблемы? И как я собираюсь с ней поступить?
Она управляла машиной под дулом пистолета и, как и первая жертва, попыталась бежать. В этот момент Риссел понял, что непременно должен её убить, и стал ударять ножом в грудь. Третье убийство далось ему еще легче. Он приобрел опыт и не позволял жертве заговорить с собой, стараясь, чтобы она оставалась для нег0 безликой.
— Я подумал, что убил уже двух… так могу убить и эту.
На этой стадии прогрессии Риссел отпустил женщину, которая пожаловалась, что беспокоится о заболевшем раком отце. Но с двумя последующими жертвами расправился вполне решительно: одну утопил, а другую, по собственному признанию, ударил ножом не менее пятидесяти раз. Риссел, как и все остальные, продемонстрировал, что фантазии возникают в голове преступника задолго до того, как он начинает насиловать или убивать. Мы спросили, откуда у него появились такие мысли, и он ответил, что из разных источников, в частности в процессе чтения о преступлениях Дэвида Берковица. Дэвид Берковиц был сначала известен как «Убийца с 44-м калибром», но после того, как, нагнав в Нью-Йорке страху, начал писать в полицию и в газеты, получил кличку Сын Сэма. По своей натуре он был скорее маньяком-убийцей, чем тем, кого мы называем типичным серийным убийцей. Ровно за год — с июля 1976 по июль 1977 — были умерщвлены шесть молодых мужчин и женщин и еще большее число ранено: во всех стреляли из крупнокалиберного револьвера, когда они останавливали свои машины, чтобы заняться любовью в укромных закоулках.
Подобно другим серийным убийцам, Берковиц вырос в приёмной семье, о чем не подозревал и сам до того, как ушел в армию. Он хотел, чтобы его отправили во Вьетнам, но попал в Корею, где впервые имел сексуальную близость с женщиной-проституткой и заразился от нее гонореей. Уволившись со службы и вернувшись в Нью-Йорк, Берковиц принялся разыскивать свою биологическую мать и обнаружил, что она проживала с дочерью — его сестрой — на Лонг-Айленде. К его удивлению и смятению, женщины не захотели с ним знаться. Он был застенчив, беззащитен и зол — в нем начал зреть потенциальный убийца. В армии его научили стрелять, и теперь он отправился в Техас и приобрел «бульдог» 44-го калибра — мощный револьвер, с которым чувствовал себя больше и сильнее. Он выбирался на нью-йоркские свалки и упражнялся по мелким мишеням, пока не стал хорошим стрелком. И тогда, в дневное время обычный почтовый служащий, он начал выходить по ночам на охоту.
Мы встретились с Берковицем в Аттикской государственной тюрьме, где после вынесения приговора он отбывал двадцатипятилетние сроки за жизнь каждого из шести убитых, хотя позднее начал отрицать свои преступления. В 1979 году он подвергся чуть не кончившемуся трагедией нападению, когда сзади его полоснули по шее ножом. На рану пришлось наложить пятьдесят шесть швов, а убийца так и не был найден. Поэтому, не желая подставлять заключенного, мы явились, не сговариваясь с ним заранее. Но с помощью начальника тюрьмы заполнили почти все письменные вопросники, так что оказались хорошо подготовленными.
На встречу я прихватил кое-какие «наглядные пособия». Я уже упоминал, что мой отец работал печатником и руководил профсоюзом на Лонг-Айленде. Он снабдил меня газетами с огромными шапками, посвященными подвигам Сына Сэма. Я вытащил нью-йоркскую «Дейли Ньюс» и перебросил Берковицу через стол:
— Послушай, Дэвид, через сто лет никто не вспомнит Боба Ресслера и Джона Дугласа, но Сына Сэма не забудут. В Уичито, в Канзасе, как раз сейчас орудует какой-то малый. Он уже ухлопал шесть женщин и называет себя Душителем СИУ. СИУ означает — Связать, Измучить, Убить. Представляешь, он пишет письма и в них говорит о тебе. Да, да, о Дэвиде Берковице, Сыне Сэма. Он хочет походить на тебя, потому что ты его привлекаешь. Не удивлюсь, если он напишет тебе прямо в тюрьму.
Берковиц был не из тех, кого я назвал бы «харизматической личностью», и всю жизнь он добивался признания собственных заслуг. У него были светло-голубые глаза, и, пытливо всматриваясь в собеседника, он, казалось, старался понять, проявляют ли к нему неподдельный интерес или просто насмехаются. И теперь его глаза засияли.
— У тебя не было возможности выступить в суде, — продолжал я, — и люди знают о тебе одно: что ты настоящий мерзавец. Но наш опыт подтверждает, что должна быть и другая сторона, уязвимая, на которую повлияло твое прошлое. И мы хотим дать тебе возможность рассказать нам о ней.