«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I
Шрифт:
Poccuir^^e мемуарах
формированная, продолжала, к сожалению, оставаться и значительно позднее.
В тихое и спокойное время царствования Николая I эта система помешала руководителям политической полиции подготовить чинов Отдельного корпуса жандармов к их сложной и ответственной работе. Надобность в такой работе возникла скоро. Наступили смутные времена со слишком быстрым и внезапным потоком освободите, ьных реформ Императора Александра II. Для поддержания в огромной стране порядка в царствование Императора Александра II власть обладала ничтожной по силе и вооружению общей полицией и еще более ничтожной политической полицией.
Оценивая
Лев Тихомиров правильно оценивает политическую полицию к концу царствования Александра II. А ведь к этому времени российская политическая полиция в лице Отдельного корпуса жандармов имела за собой 50 лет практики.
Одновременно я хочу привести здесь мнение о политической полиции той же эпохи, т.е. примерно 60-х и 70-х годов, советского историографа А. Шилова: «Мною было указано на низкий уровень агентов политической полиции и на то, что их донесения не выходили из пределов данных “наружного наблюдения ’ или сообщений о “толках и слухах”. Никакой “внутренней агентуры”, дававшей впоследствии столько ценных для охраны сведений, не существовало. Данные “наружного наблюдения”, “толки и слухи”, перлюстрация писем, материалы, получаемые при обысках, и “откровенные показания” раскаявшегося или доведенного какими-либо мерами до “раскаяния” допрашиваемого - вот чем располагало Третье отделение в начале 1860 г.» 12.
В этой большевистской оценке политической полиции 1860 года много верного, как и верна оценка той, им называемой «охраны», в которой я служил с 1906 по 1917 год.
Глава I В МОСКВЕ
Мой перевод из армии в Отдельный корпус жандармов в Московский жандармский дивизион.
– Служба в Московском жандармском управлении.
– Генерал Шрамм.
Прослужив около трех лет в 7-м гренадерском Самогитском полку и не чувствуя призвания к строевой службе, я стал намечать себе иное служебное поприще. В это время мой старший брат Николай служил в Московском жандармском дивизионе, будучи незадолго до этого переведен в него из 10-го драгунского Екатеринославского полка. По его совету я возбудил ходатайство о прикомандировании меня к тому же дивизиону для совместного служения с братом.
Ходатайство мое было удовлетворено, и в мае 1898 года я был прикомандирован к Московскому жандармскому дивизиону, начав, таким образом, свою почти двадцатилетнюю службу в Отдельном корпусе жандармов, прерванную революцией 1917 года, когда я состоял начальником отделения по охране общественной безопасности и порядка в Москве.
Служба в Московском жандармском дивизионе была, однако, почти исключительно строевой, и для меня она была только временным этапом к дальнейшей службе в Отдельном корпусе жандармов, несколько облегчая путь к зачислению в так называемый «дополнительный штат» Корпуса, к чему, собственно, я и стремился.
Жандармский дивизион являлся как бы парадным придатком к полицейской организации обеих столиц - Петербурга и Москвы - и Варшавы. Командование этими дивизионами было чистейшей синекурой и являлось одной из самых завидных должностей в Корпусе. В порядке подчинения командир дивизиона имел двух ближайших начальников: в административном он подчинялся градоначальнику и в строевом - начальнику местного жандармского управления. Для первого - жандармский дивизион был «чужой» и потому рассматривался им как неизбежное и неотвратимое зло и
мемуарах
помеха для учреждения «своей» конной полиции, которая была заведена за несколько лет до революции. Этой конной полиции дали какую-то среднюю форму между общеполицейской и жандармской и снабжали бракованными конями из жандармского дивизиона. Чины этой конной полиции были вполне «в руках» градоначальника, знали наружную полицейскую службу лучше чинов жандармского дивизиона, и поэтому у них с градоначальством никаких «трений», наблюдавшихся в мое время между чинами дивизиона и чинами общей полиции, быть не могло. Что касается второго подчинения, то достаточно указать на обстоятельство, что начальники губернских жандармских управлений были в подавляющем большинстве по своей прошлой службе пехотинцы, а им приходилось инспектировать и направлять службу чисто кавалерийской организации, какой был жандармский дивизион. На этой почве происходили часто забавные инциденты.
Еще до моего прикомандирования к Московскому жандармскому дивизиону я знал из рассказов моего брата все, что касается внутренней организации службы, характера и личностей офицерских чинов; навещая их иногда в казенной квартире, я перезнакомился с ними, что облегчило мне первые шаги на новой службе.
Надо сказать, что подавляющее большинство офицеров дивизиона было в прошлом офицерами кавалерийских полков, и пехотинцев было всего несколько человек. Дух чести, манеры, товарищеская солидарность, обращение старших с младшими чинами - все это напоминало кавалерийскую закваску, выгодно отличаясь от той разобщенности, в которой пребывали в мое время офицеры пехотных полков.
Ко времени моего прикомандирования к дивизиону мой брат Николай был временно откомандирован в Московское губернское жандармское управление для исправления должности адъютанта, тогда вакантной, и я его уже не застал в дивизионе. Его начальник, уже и тогда престарелый, генерал-лейтенант Шрамм, оказывал ему большое внимание и сердечно полюбил его и, вероятно благодаря этому, перенес затем и на меня знаки своего расположения.
В дивизионе числилось около 25 офицерских чинов и около 300 нижних чинов - жандармов, набиравшихся согласно общим правилам, установленным для распределения их по кавалерийским полкам Ошибочно было бы полагать, что молодой парень, взятый на военную службу и попавший по усмотрению соответствующего воинского начальника в жандармский дивизион, чем-то отличался от другого рекрута, попавшего на службу в один из кавалерийских полков! Были лишь некоторые общие указания относительно
Рассия'^^в мемуарах
нежелательности зачисления в дивизионы жителей больших фабричных районов 13и другие, более или менее незначительные ограничения. Дивизион разделяли на два эскадрона. Во главе каждого из них стоял свой командир, и остальные офицеры были распределены по этим эскадронам. Значительный штат составлял канцелярию эскадрона; тут значились и адъютанты, и казначей, заведующий хозяйственной частью, делопроизводитель суда и еще какие-то должности. Офицеры, занимавшие эти должности, представляли собою, так сказать, «аристократию» части и, соответственно этому, не делали ничего.