Охваченные членством
Шрифт:
Далеко-далеко помаргивал красными и синими огоньками вокзал, светил желтыми квадратами окон. И от этого рядом с нами было еще темнее и страшнее. Наверно, потому мы через пути скакали, будто антилопы африканские. Как валенки не потеряли — удивительно.
Только когда в овраг съехали, бухнулись в сугроб, смогли дух перевести.
Снег мягкий, пушистый... Над оврагом луна, которую на улице из-за фонарей совсем не видно. Тихо. И только в ушах бух-бух-бух! Потому что неслись как ненормальные.
—
И мы опять припустили бегом, и вместе с нами над оврагом понеслась бледнеющая луна, потому что с другой стороны небо уже начало зеленеть, наливаться светом. Вдруг Серега — он первым бежал — как грохнется! И я через него вверх тормашками. Смотрим, мешок какой-то!
— Во! Понакидали тут на дороге барахла всякого!
– — говорит Серега да как мешок этот ногой наподдаст! И сразу: — Ой-вой-вой!.. Да что тут, кирпичи, что ли!
— Серега, — говорю, — будь там хоть золото, хоть что... Мы в школу опаздываем! Давай, побежим!
— Стой, погоди! — говорит Серега. — А может, и правда золото? Слушай! Точняк! Этот мешок ворюги из поезда выкинул и...
У меня от этих слов почему-то мурашки по спине побежали.
— Этот мешок твой? — говорю. — Оставь его в покое!
Но Серега уже завелся.
— Слушай, — говорит, — давай посмотрим, а? А если что — в милицию заявим!
— Да? — говорю. — А в милиции спросят: «Как это вы, голуби, на железнодорожные пути попали? С какой такой целью?» Еще и штраф за хождение в неположенном месте влепят!
— А если он ворованный?
— Тем более не лапай! На нем отпечатки пальцев! И не топчись тут! Следы затопчешь!
— А если ворюги раньше милиции придут! Уволокут мешок, а потом их ищи-свищи!
От этих слов мне еще страшнее сделалось! Может, ворюги — поблизости! Сейчас сунут финку в бок — и привет! Наверно, и Серега об этом подумал, потому что замолчал. Только сопит в темноте. А темно-то стало, будто мы в глубокий колодец упали. И луна эта тоже! Ушла за облака, и как будто ее выключили.
— Все! — шепчет Серега. — Нас же весной в пионеры будут принимать, а мы сдрейфили! Разве пионеры дрейфят?
– — Развязывай! — говорю. — Была не была!
— Ого! — говорит в темноте Серега. — Тут еще и чемодан валяется.
В этот момент над нами по насыпи прошел паровоз с зажженными фарами. Он шел очень быстро, но все же мы успели разглядеть и вещмешок с лямками, и чемодан, а дальше в черной тени мелькнуло что-то странное — вроде бы сапоги...
— Ы-ы-ы-ы-ы! — вдруг завопил Серега, сбивая меня с ног. И мы от страха даже немножко пробежали на карачках, но быстро выдохлись.
— Бежим! Бежим! — бормотал Серега. — Там этот... Там — покойник!
И мы рванули
— Во! — остановился Серега. — А сумки как же?
— А давай сейчас со всей силы побежим, схватим сумки и на насыпь! А там не страшно! Там фонари!
— Как раз через покойника и кувырнемся! — сказал Серега.
— Ас чего ты взял, что это покойник? — говорю я, потому что меня прямо от страха трясет. — Может, просто пьяный валяется?
— Пьяный еще хуже! — отвечает Серега. — Покойник что тебе сделает?! А пьяный привязаться может.
— Не! — говорю. — Раз он валяется, значит, вообще ничего не соображает.
Мы так разговариваем, а сами потихонечку назад идем. Куда мы без сумок — там и учебники, и тетради. И тут выплывает эта самая луна! И освещает часть оврага.
И мы ясно видим и мешок, и чемодан, и наши сумки, и сапоги. И видно, что они не сами по себе, а на ногах человека, только человек весь в тени.
— А может, это и не мертвец? — говорю.
— Ха! — говорит дрожащим голосом Серега. — А с чего бы он тут разлегся, как на пляже. Нет, брат, его воры ножом пырнули и столкнули с поезда, а теперь, того и гляди, за вещами придут.
— А если он живой? — говорю.
— А если они счас придут?
Но мне уже не было так страшно, как вначале. Я подумал, что если там в снегу человек, ясно, он двигаться не может! А раз не может двигаться — замерзнет! Вон, какие холода стоят!
— Серега! — говорю. — Как хочешь, а надо человека выручать. Это же наверняка наш, советский человек, он же в наших советских сапогах!
И мы медленно-медленно, держась друг за друга, подошли поближе и теперь уже смогли разглядеть извалянную в снегу шинель.
Я как шинель увидел, у меня страх вообще пропал. Потому что это такая же шинель, как у дяди Толи, как у моей мамы. Суконная, колючая, в общем, наша русская шинель...
— Дядя! — позвал я. — Дядя! Вам что, плохо?
Человек еле слышно застонал. Голая, без перчатки рука его стала бессильно хватать снег, словно человек хотел зацепиться за него, чтобы приподняться.
— Давай! Давай! — засуетился Серега, не раздумывая, бросаясь к этой руке. — Он раненый! Давай переворачивай!
Обрывая ногти о сукно, мы навалились изо всех сил и перевернули человека на спину. Это был офицер. На груди у него на пуговице висел фонарик. Серега потряс его — фонарик вспыхнул. У офицера было белое как снег лицо, но снег на лице таял! А в углу рта накапливалась черная пена, из которой медленно потекла струйка крови.
— Дяденька! Товарищ! — закричал Серега, срывая с головы шапку и вытирая офицеру лицо. — Что с вами?