Океан лжи
Шрифт:
Отдельно надо сказать о носе. Особую пикантность ему придавала родинка, разместившаяся на левом крыле, в виде миниатюрной элегантной звездочки. Те, кто видел Крида впервые, пребывали в убеждении: она - суть изящная татуировка.
Впечатляющий "фасад" дополняли слегка раскосые миндалевидные глаза бездонной синевы и строгая линия чуть припухлых губ. Смуглая кожа лишь подчеркивала колоритный до неестественности контраст между тем и другим.
Не портило некогда стройной фигуры даже появившееся в последнее время едва заметное брюшко. Кстати, на подначки по этому поводу, от кого бы они ни исходили, Крид неизменно
Всех, кому приходилось общаться с торговцем подержанными автомобилями, подкупали его умение подтрунивать над собой и никогда при этом не переходить, как говорится, на личности.
В мире существовало лишь три вещи, которых он жутко боялся. О первых двух знали все близкие. Это высота (на самолетах не летал и, по возможности, старался выше четвертого этажа не подниматься) и змеи (боже упаси пройтись по лесу босиком!).
О третьей никто даже не подозревал: трусишка скрывал ее, как семиклассница - зачатие. Заключалась она в том, что взрослый мужчина панически БОЯЛСЯ ПРЕДАТЕЛЬСТВА.
II
Ложь - в ней он априори, не подавая вида, подозревал каждого. Прекрасно осознавая, откуда растут ноги у сего чрезвычайно болезненного психологического "пунктика".
Едва Криду исполнилось четыре года, его мать сбежала с другим. Покидала дом в отсутствие мужа. Сынишка спросил:
– Ты далеко?
– Очень!
– ответила та.
– А когда вернешься?
– Скоро!
– Как скоро?
– упорствовал, будто почуяв неладное, малыш.
Женщина показала на дверной косяк, где ежегодно ставили зарубки, обозначая, на сколько подрос первенец:
– Как только вырастешь еще на одну отметину!
– Правда?!
– Правда, сыночек! Как ты можешь сомневаться?
– Ты не обманешь?
– не унимался Крид.
– Что ты, моя кровинушка! Я обязательно вернусь и привезу тебе кучу красивых игрушек.
Случилось так, что ближайший год малышу было не до игрушек. Он тяжело заболел и оказался прикованным к постели. Студент-медик, которого смог пригласить отец, учитывая их доходы, не исключал нервного срыва, сказавшемся на опорно-двигательном аппарате. Отец при этом смущенно отводил взгляд в сторону. Он еще не знал, что малолетнему сыну придется провести в постели долгих одиннадцать месяцев.
Единственными живыми существами, скрашивающими будни мальчика, были… две мухи. С которыми он крепко подружился.
Сначала, правда, их было значительно больше, но постепенно остальные куда-то исчезли.
Крид не раз пытался угадать судьбу пропавших без вести. То ему казалось, что мухам попросту надоели скука и убожество, царящие в лачуге, и они отправились в места более оживленные, к примеру, на богатую - и уже одним этим веселую!
– свадьбу. То представлял, как его крылатые друзья гибнут в кровавой навозной разборке, уступив более сильному противнику. Случалось, Криду становилось их жаль настолько, что он начинал плакать, прощая коварную измену.
И тихо радовался, что эти две сохранили верность, хотя наверняка каждый вечер ложатся (или садятся?) спать, как и он сам, впроголодь.
Одной он дал имя Зузу, другой - Биби. И вскоре уже узнавал их в "лицо". А если быть точным, то не в "лицо", а по приметам.
У Зузу, видимо, в драке за мушиного жениха, основательно пострадало левое крыло - оно стало зубчатым и короче правого. Как заметил Крид, при заходе на посадку инвалидке приходилось несладко: она как бы заваливалась на бок. Но до авиакатастроф дело, к вящему удовольствию малыша, не доходило. В последний момент муха изворачивалась и приземлялась на "аэродром" без всяких происшествий.
В свою очередь, брюшко Биби было испачкано чем-то несмывающимся белым. Скорее всего, села когда-то на свежеокрашенный белилами подоконник.
"Вот бедняги!" - горевал малыш над нелегкими судьбами своих подруг, живущих, как и он, без матери и в замкнутом пространстве.
Он был им очень благодарен за то, что не бросили в трудную минуту. "Повезло, что встретил именно Зузу и Биби!?
– размышлял малолетний философ.
– Ведь они не улетели, к примеру, в роскошный особняк на улице Мурильо, хотя там в баке с отходами еды куда больше, чем в их с отцом, давно не работающем и поэтому покрывшемся толстым слоем пыли и паутиной, холодильнике. За это я их, когда умрут, если сам к тому времени выздоровею, похороню со всеми почестями на заднем дворе. Даже салют из хлопушки устрою, если отец даст несколько песо".
Вечером приходил с работы уставший глава семейства и первым делом интересовался, не скучно ли было сыну, заходила ли соседка? Шумно ругался, когда узнавал, что заглядывала лишь единожды или вовсе нет. Однако Крид относился к этому ритуалу, как обязательному, но никому не нужному и ничего не значащему. Ибо однажды случайно через полуоткрытое окно услышал, как отец унижался перед толстой Санхи:
– Неужели тебе тяжело переступить порог моего дома?
– Да что-то опять нездоровится, - притворно вздыхала та.
– Да хоть пару раз на день! Большего не прошу.
– Сколько втолковывать в твою глупую башку: не вернется твоя женушка и не надейся! Давай сходиться, будет кому и дом вести, и за мальчонкой присматривать.
– Я лучше отработаю - помогу тебе по хозяйству или в огороде, - напряженным голосом говорил отец.
– Ну как, заглянешь?!
– Куда тебя денешь?!
– жеманничала соседка.
– Однако долго так продолжаться не может. Заруби себе на носу!
Крид накрыл голову подушкой, дабы не выкрикнуть что-нибудь обидное в адрес старой жабы. Что она к ним цепляется?! Мама обязательно вернется - она Криду обещала. Когда он подрастет на одну зарубку. Может, уже и подрос, только как измерить, если он уже несколько месяцев не встает с постели? Да и мама бы появилась, если бы он перерос зарубку, а так, видно, еще малость не хватает.
Если же отец приведет в дом эту корову, он, Крид, как только встанет на ноги, убежит. Правда, возникает вопрос: а как же он, в таком случае, встретится с мамой, когда та вернется? Этого малыш не знал и от бессилия снова начинал плакать. Попутно молил бога, чтобы тот помог ему быстрее выздороветь. Пусть не окончательно, а только чтобы получить возможность подойти к заветному дверному косяку.
…С тех пор прошло без малого четыре десятилетия. До семи лет он верил, что детей приносит аист, а потом понял, что это утка. "Лживую" зарубку перерос более чем вдвое (она уже едва доставала до ширинки), а мать, увы, так и не появилась.