«Оккультный Рейх». Главный миф XX века

Жуков Дмитрий Анатольевич

В речи, произнесенной 23 марта 1933 года в рейхстаге, Гитлер назвал христианские церкви «важным элементом сохранения души немецкого народа» и пообещал уважать их права. Фюрер стремился лично поддерживать хорошие и даже приятельские отношения с некоторыми представителями клира. Показательно, что еще в 1920-е годы одним из редакторов его книги «Майн Кампф» стал католический священник патер Бернхард Штемпфле²⁰⁶. С начала 1930-х годов другом фюрера стал капеллан восточно-прусского военного округа Людвиг Мюллер, организовавший в недрах протестантизма «движение немецких христиан»²⁰⁷.

4 ноября 1936 года Гитлер пригласил в свою резиденцию в Бергхофе кардинала Католической церкви в Германии Михаэля Фаульхабера. Этот

клирик болезненно воспринимал акции ряда нацистских чиновников в отношении католицизма, отстаивал Ветхий Завет и время от времени выступал с протестами против репрессивных мер Бормана. Вместе с тем, следуя библейскому принципу «несть власти аще не от Бога», Фаульхабер никогда не отождествлял себя с политической оппозицией режиму, старался мирно уладить все конфликтные ситуации. Когда в 1936 году Фаульхабер узнал о том, что швейцарские церковные руководители обратились к своей пастве с призывом молиться о смерти Гитлера, кардинал обвинил их в отходе от христианства и обратился к немецкой пастве: «Католики, мы сейчас все вместе помолимся за жизнь фюрера».

В беседе с кардиналом Гитлер отметил: «Католическая церковь не должна обманываться. Если национал-социализму не удастся победить большевизм, то и Церковь и христианство также прекратят существование в Европе. Большевизм является смертельным врагом Церкви»²⁰⁸. Добавим, что в 1944 году Фаульхабер отказался примкнуть к заговору против Гитлера, публично осудил попытку террористического акта в отношении руководителя Рейха и подтвердил свою личную преданность и лояльность фюреру.

После прихода к власти Гитлер неоднократно резко отрицательно отзывался по поводу неоязычников и оккультистов. Когда в 1933 году крейсляйтер Аугсбурга Карл Валь, ревностный католик, в разговоре с Гитлером недоуменно спросил, почему новые язычники все еще продолжают вести свою пропаганду, фюрер заверил его, что «в свое время обязательно наведет порядок». Действительно, через несколько недель на выступления и публикации оккультистов и неоязычников был наложен запрет²⁰⁹.

В своей «Речи о культуре» 6 сентября 1938 года фюрер резко осудил все проявления оккультизма и резко дистанцировался от тех, кто хотел сделать из национал-социализма религию. Олег Пленков отмечает: «Он [Гитлер] категорически отвергал мысль о собственном обожествлении»²¹⁰.

В годы войны

Трактовки и гипотезы в отношении религиозной позиции фюрера в годы Второй мировой войны также отличаются противоречивостью. В качестве основного источника большинство авторов избирает крайне противоречивую книгу Генри Пикера «Застольные разговоры Гитлера», представляющую собой избирательную подборку авторизованных стенограмм монологов руководителя Германии в Верховной ставке за период с 21 июля 1941 года до 31 июля 1942 года.

Некоторые из приводимых Пикером монологов практически целиком посвящены христианству и Церкви. Скажем, «текст 9» (запись 11.11.1941 года) призван показать радикальный антиклерикализм Гитлера: «Я бы с удовольствием выстроил всех попов в одну шеренгу и заставил побеспокоиться о том, чтобы в небе не появились английские или русские самолеты»²¹¹. В монологе от 9.4.1942 года он заявляет: «Все церковное вероучение просто чушь. Ибо как же это может быть, чтобы человека в аду насаживали на вертел, поджаривали или как-то еще мучили, когда тело человеческое не может ожить уже потому, что происходит естественный процесс разложения. Также ерунда — представлять небеса как место, куда необходимо стремиться попасть, хотя в соответствии с церковным учением туда попадут лишь те, кто никак себя не проявил в жизни, например, оказался умственно неполноценным. Воистину никакого удовольствия не доставит встретить там всех тех, чья глупость раздражала еще при жизни»²¹².

Любопытно, что «Застольные разговоры» просто пестрят противоречиями. В одном месте фюрер предстает пантеистом («Тот, для кого символ Бога лишь дуб или дарохранительница, а не вся совокупность явлений, не способен до глубины души проникнуться благочестием»), в другом — атеистом («Догматам веры не выдержать конкуренции с такой мощной силой, как естествознание, их ждет забвение»), в третьем — солидаризируется с христианским вероучением («Десять заповедей — это законы, на которых зиждется мироздание, и они полностью достойны похвалы»). В монологе от 13.12.1941 года Гитлер заявляет: «У меня шесть дивизий СС²¹³, ни один из этих солдат не ходит в церковь»²¹⁴. При этом известно, что за год до этого Гитлер отмечал вместе с солдатами Лейбштандарта СС Рождество в Меце. Фактом является и то, что в 1940 году свыше двух третей эсэсовцев были христианами²¹⁵. Таким образом, «Застольные разговоры Гитлера» не являются надежным источником.

Известно то, что во время войны Гитлер не предпринимал никаких неадекватных враждебных действий по отношению к Церкви, и даже неоднократно осаживал (правда, не всегда успешно) рейхсляйтера Мартина Бормана от мер такого характера. Что касается его религиозных взглядов в этот период, то они не претерпели никаких коренных изменений по сравнению с довоенным временем. Бельгийский лидер Леон Дегрелль, близко знавший фюрера и неоднократно встречавшийся с ним в ходе войны, пишет следующее: «Верил ли Гитлер в Бога? Он глубоко верил в Бога. Он называл Бога Всемогущим, повелителем всего известного и неизвестного. Пропагандисты изображали Гитлера атеистом. Он им не был. Он верил в необходимость норм и богословских догм, без которых, повторял он неоднократно, великое здание Христианской церкви рухнет. Он также признавал духовные потребности за каждым человеческим существом»²¹⁶.

А вот мнение полковника Николауса фон Белова, который был в годы войны адъютантом Гитлера от ВВС. В своих мемуарах он писал: «Никаких признаков религиозной набожности я в нем (Гитлере. — Д Ж.) никогда не наблюдал, равно как и преисполненной ненависти религиозной настроенности, скажем, того же Бормана, примитивность и неотесанность которого, проявлявшиеся не только в этом, постоянно действовали на меня отталкивающе. Не сомневаюсь, что Гитлер по-своему верил во Всемогущего Бога, но это отнюдь не делало его смиренноподчиненным»²¹⁷.

Духовное мировоззрение фюрера в конце войны может быть охарактеризовано с точки зрения реакции Гитлера на попытку переворота 20 июля 1944 года. Фест, описывая состояние диктатора сразу же после покушения, пишет: «Его самообладание вытекало в первую очередь из чувства „чудесного спасения“: казалось даже, что он был благодарен этому предательству за то, что оно укрепило в нем сознание собственного призвания»²¹⁸. На следующий день все немецкие радиостанции разнесли голос Гитлера: «Я вижу подтверждение возложенной на меня Провидением миссии — продолжать осуществление цели моей жизни, как я это делал до сих пор»²¹⁹.

По отношению к последним дням жизни нацистского лидера существует масса свидетельств и трактовок. Сестра Евы Браун Ильза твердо утверждала, что Гитлер и его супруга молились перед тем, как покончить с собой²²⁰. Сторонники же «оккультного мифа» убеждены в том, что дату самоубийства — 30 апреля — фюрер избрал отнюдь не случайно. Бреннан пишет: «Черный посвященный остался верен себе и своей вере до конца, сделав так, чтобы его самоубийство было жертвоприношением Властям Тьмы. 30 апреля — это древнейший праздник костров, день, который переходит в Вальпургиеву ночь. Это, возможно, наиболее важная дата во всем календаре сатанизма»²²¹. Этот в высшей степени оригинальный пассаж дословно переписывает Первушин. Валентин Пруссаков идет еще дальше: «Гитлер покончил с собой в Вальпургиеву ночь, в одну из наиболее благоприятных дат для жертвоприношений в германском язычестве. Похоже на то, что он сделал это специально, чтобы обеспечить себе наилучшую реинкарнацию»²²².