Окна Александра Освободителя
Шрифт:
Так что Лельку теперь Роман страшиться, как огня. Если бы не его страсть к стрельбе, он бы в этот полуведомственный тир ни за что не явился.
Оказался в роли начальника такого ранга я впервые. В Петербурге мои повеления исполнялись беспрекословно, чётко и в срок. Многие решили, что я выполняю волю отца, я этот слух подкрепил через трёх пацанят, и уже к вечеру все знали, то что я делаю, есть своеобразный экзамен после поездки по России. Ни каких особых эксцессов не было, так как отец нагнул недовольных ещё до меня, и говорить громко боялись. Конечно изданные «письма к отцу» и слухи из Москвы будоражили народ, но власть была сильна, чиновникам, которые мне верны, я потакал, так что до прибытия отца я надеялся продержаться и подготовиться. Послание от государя уже прибыло, даже достаточно мягкое, где он только слегка попенял мне. Его я спокойно предоставил госсовету, чем тех во многом и успокоил. Но на самом деле ситуация была уж очень подходящей для выбивания из отца одной задумки,
С этой мыслью в ночь с 4-го на 5-е ноября я и заснул. Знакомая комната, знакомые шторы, за окном, порывами барабаня в стекло, беснуется ливень.
– Ну здравствуй, красная девица, как тут без меня за месяц, ни чего не изменилось?
– Что тут может измениться царевич? Всё у нас тихо, демократия победила, и уходить из страны не хочет ни в какую.
– Эх, царя на вас нет, так и разворуете отечество без пригляда!
– Резонно, но твоё отечество в прошлом, это не моё в настоящем, я же объясняла. А сейчас для меня главное, чтобы и мне кусок пирога достался, не век же на шее у родителей сидеть.
– Ладно, не будем спорить, что у тебя есть нового?
Далее я впитывал информацию, как губка, но весь поток впитать не мог, поэтому часто просил повторить. Повторяли, затем возвращались и зубрили заново, затем шли дальше. Подлодка, золото Сибири, координаты, точные привязки, самые богатые рудники, золотые и другие, из неразработаных. И снова, и снова, от начала и до конца. Когда она удовлетворилась результатами, я ошибался в каждом десятом, но улучшения уже не наступало, так что мучения прекратились. Перешли к Песне, прослушали, запомнили, немного поболтали.
Проснулся я неожиданно, жалел, что попрощаться с Еленой не успел. На этот раз стол просто ломился от бумаги и письменных принадлежностей, так что оторвался я от него лишь к обеду. В тех местах, которые забыл, приходилось медитировать, отключаться, забывать, думать о другом, чтобы позже вернуться к проблеме. Всё как научила Елена, и, знаете, помогало! Несколько дыр, правда, так и остались, теперь в «корзине» до следующего раза. Не всё было здорово, как я и опасался, мне был предъявлен ультиматум, отчасти смягчённый принесённой гонцом первой информацией из-под Анапы. Золото, ей необходимо было что-то осязаемое, помимо обещаний.
Вечером принимал у себя Арсеньева, Черепановых, Красильникова и, прибывшего намедни, Вернера фон Сименса. Последнего пришлось выцарапывать из Магдебургского артиллеристского училища, было сие не просто. Но деньги, их звон решает многое. Пара тысяч рублей, в серебре и ассигнация, небрежно брошенные перед ним Горчаковым на дорожные расходы, личное письмо Цесаревича российского, приглашающего его в свою свиту, всё это вскружило голову молодому небогатому человеку. А в конце просьба-приказ, быть в Санкт-Петербурге не позже, чем через месяц. иначе его место займёт другой. Не последнюю роль в его согласии сыграли материальные проблемы семьи, так что по достижению согласия, Князь отправился с ним к Начальству, рассказал о долгах отца и о том, что в России ему предложили службу за 1500рублей серебром в месяц. Благодаря Князю и небольшому количеству злата все проблемы с Академией уладились, Вернеру дали звание лейтенанта, за четыре месяца до выпуска. Расставшись с Князем он поспешил в Манцендорф и отдал отцу всё серебро, ибо дела почтенного главы семейства шли не важно, долги, хворая жена и десять детей, которых надо ещё прокормить. Отец погоревал, что уезжает сын, но в дальнюю дорогу в Варварскую страну благословил.
И вот, 3-го числа, на предприятии Красильникова и Черепановых объявился будущий Министр Телеграфа. Да, телеграфа, ибо хоть теперь я и знал о радио, телеграф решил строить так же, параллельно строительству железных дорог. А радио развивать, в первую очередь, на флоте. Да и для того чтобы мне теперь получить из будущего схему радиопередатчика, придется попотеть матросам Лазарева. Место близ Анапы им было указанно такое, что было довольно трудно туда попасть даже в их будущем, но по слухам тех, кто рыл там в хорошую погоду, весьма перспективное. В нашем же времени кроме моряков, по совету Елены, привлекли и местных жителей, за хорошие по местным меркам, особенно зимой, деньги, к тому же выплачиваемые каждую неделю. В случае же находок обещали премию. Полста добровольцев, после первых выплаченных денег, видя, что всё без обмана, отвели моряков к двум дольменам. Вот с координатами этих двух мест и прибыл гонец, сейчас их конечно роют, но вот в будущем можно выяснить разграблены там эти могилы, или ещё нет. Елена информацию получила, теперь всё от неё зависит. Ориентиры в обоих случаях великолепные, за двести лет разрушиться вроде не должны, по крайней мере так говорит наш Крымский Вор Ашек. Он всё понял, осознал, теперь сдаёт не только здешних пособников, кои все уже привлечены Лазаревым к рытью на благо государственное, но и скупщиков в Греции.
В число переданных мне за последний сеанс знаний входит железная дорога Петербург-Москва, будущая Николаевская. Прелесть этих сведений заключается в том, что громадная двухлетняя работа по картографической прокладке дороги, проделанная блестяще Мельниковым, Крафтом и Готаном, теперь больше не требуется. Не придется им за казённый счёт кататься в Америку на осмотр тамошних железных дорог. Придётся им как встарь, всё своим умом да царской подсказкой. В общем, до Сименса на первом Совещании были доведены сведения, что наше с ним совместное предприятие будет осуществлять строительство телеграфных линий, сейчас в Петербурге и близ Царско-Сельской железной дороги, а после везде по России. Всё по телеграфу хранилось уже с прошлых сеансов связи в отдельной папке, включая и изобретённый в 1893 году способ производства относительно дешёвого алюминия. Ведь именно по задумке Сименса, тогда уже капитана, так и не осуществлённой из-за кажущейся алюминиевой дороговизны, прусскому правительству пришлось делать капитальный ремонт своему телеграфу каждые два года.
Мельников был назначен мной Министром Железных Дорог, хотя таковая, на сегодняшний день, была всего одна, да и то частная, но пригляд со стороны государства нужен был уже сейчас. Мельников попросил разрешения набрать заместителей, так что двум несостоявшимся картографам, а так же его ученику Кербеузду были предложены те же условия в материальном плане, что и Гёстнеру. Министру было обещано втрое, фон Гёстнер же становился главным консультантом по частным железным дорогам.
На улице стоял ноябрь, и новоявленное начальство укатило по маршруту будущей железной дороги в Москву, оставив Гёстнера на строительстве нового завода по выпуску рельсов. Строительство масштабное и, пока не вернулся отец, я решил растрясти министра финансов. казённый же завод строим, как никак. На мой зов явился Дубельт, выслушал приказ, следовало ему до вечера сего дня найти все слухи о мошенничествах и злоупотреблениях Конкрина. К вечеру я читал занимательный документ-сказку «как хорошо быть в России Министром Финансов». Почитал, да и отправился в министерство с Эскортом синемундирным, через час мне доставили заместителей министра, полуодетых и сговорчивых, ещё час до прибытия самого Конкрина они в отдельных кабинетах строчили на начальство доносы. Брал он, как не брать, но дюже много брал. То, что заместители на него накатали было чудовищным, но очень похожим на правду. Пользуясь троекратной разницей между стоимостью серебряных денег и ассигнаций он умудрялся уводить из оборота до 15% всего монетного серебра. треть из которых шла на затыкание ртов и приближённым.
Отец был в неделе пути от столицы, я же был в шоке и ярости и приказал их допросить с пристрастием. Воры выдали всё, где. в каком банке, если поместье, то на кого оформлено. Палачу утром достались лишь подобия людей, коих я приказал повесить, чтобы не мучились. Палача предупредил, что если верёвка оборвется, то следующим будет он. На место министра и заместителей назначил тех молодых сотрудников министерства, благодаря их доносам в третье отделение которых и начался весь сыр-бор. Нет, схемы увода в их бумагах не было, но вот то что тратят министры в разы больше, чем получают, значилось большими буквами. Всё было не то, всё не так, моя встреча с отцом, во многом из-за того, что власть мне была нужна для проведения в жизнь задуманного да и понравилась мне самому. интересным следствием того, что имущество Конкрина сотоварищи оказалось у меня явилось не только полная финансовая поддержка уже существующих проектов, но и то что только в Окрестностях Петербурга мне теперь принадлежало 15000 душ крепостных мужского полу. Имения были записаны на родственников, но проблем с добровольным возвращением украденного не возникло. Так что через три дня тысяча человек мужиков из этих 15000 стояли на помосте, избранные на скорую руку местными сходами, да и о беглых из этих деревень слышно не было, скорей туда бежать стали после слуха, что имение цесаревичу отошло. Петербург, это не Москва, народу здесь поболее, но сцена разыгрывалась та же. Лишь бумаги я в этот раз сам не подписывал, лишь раздавал ларцы и принимал поклоны до земли. Площадь для обеспечения безопасности на этот раз окружали жандармские части и артиллеристские полки. После организации 27 товариществ из бывших деревень и сёл, я обратился к народу. Как вы знаете, сказал я, в прошлый раз во время массового освобождения я спел песню, посвятив то сочинение героям отечественной войны двенадцатого года. Сейчас же муза, посетившая меня, оставила в моей голове песню о тех, кто сделал многое и в той войне и после, чтобы эта победа была не напрасна. Я имею в виду события 25-го года, именно гром их пушек поставил точку в вопросе «Быть ли России?». Когда пушки верных царю полков не дали на радость соседей-врагов разгореться пламени гражданской войны. Эти революционеры хотели свободы для крестьян, но свободы без земли, а зачем крестьянину такая свобода? Они хотели породить не собственников, готовых ради страны на всё, но лишь хотели убрать царя, чтобы править в своих наделах полновластными хозяевами. Так что вам я посвящаю эту песню, моим верным Артиллеристам.
На морозном воздухе, как звон колоколов, прозвучал перелив струн и полилась песня:
– Артиллеристы, Царь отдал приказ.– Артиллеристы, зовёт отчизна нас.– Из многих сотен батарей, за слёзы наших матерей,– За нашу Родину, огонь, скорей.Этой ночью уснуть мне не удалось, ибо из тысячи мужиков домой, унося оружие договоры и ларцы, ушло лишь пятьсот. Остальным, тем кто хоть раз в жизни держал огнестрел, я два дня, оставшихся до приезда родителя, учил стрелять и два дня вдалбливал в их чугунные головы их роли. Поняло мой замысел до конца из их среды человек десять. четыреста крестьян было вне дворца, из той сотни, что внутри, лишь у этих десятерых ружья были заряжены, у остальных нет. Вокруг дворца было кольцо оцепления, артиллеристы и переодетые в их форму крестьяне. Перед тем, как кортеж отца подъехал к дворцу, все офицеры артиллеристы были вызваны мной во дворец и там изолированы в отдельных покоях, командовать были тут же направлены верные мне синемундирники, переодетые в артиллеристскую форму. Когда придёт время стрелять, вернём профессионалов, а сегодня мне надобны верные.