Око флота
Шрифт:
– Итого, э… сами посчитайте, сэр. Довольно много, хотя один негоден, сэр.
Похоже, Хэгену казалось, что говоря так, он представляет картину в более выгодном для британцев свете.
– Спасибо, сержант, – ответил Дринкуотер, бессознательно копируя интонации Дево. Он думал, чего же от него ждут теперь?
– Как вы думаете, куда они везут нас, сэр? – спросил Хэген.
С языка у Дринкуотера едва не сорвалось, что у него нет ни малейшего представления об этом, как он вспомнил приказ, отданный рулевому.
– На юго-восток, – сказал Натаниэль. Представив по памяти карту и прикинув курс и огласил результат. – На юго-восток. Значит, во Францию…
– Точно, – заявил один из квартимейстеров. – Чертовы мятежники завели себе хороших друзей среди Джонни-лягушатников. Они идут в Морлэ или Сен-Мало.
Хэген заговорил снова. Его простые слова обрушились на Дринкуотера как холодный душ. Хэген был бойцом, исполнителем приказов. Стоило поручить ему что-то, и Хэген не остановится ни перед каким препятствием. Но он был лишен умения вырабатывать идеи. В его глазах Дринкуотер, пусть даже еще юноша, выглядел человеком, которому это умение дано. В силу заведенного порядка вещей Дринкуотер принадлежал к рангу людей, которые должны знать ответы на все вопросы, ведь он был из тех, кого на борту королевского корабля называют «юные джентльмены».
– Что же мы будем делать? – спросил сержант.
У Дринкуотера отвисла челюсть. Потом он собрался и заявил, отдавая себе отчет, что их положение с каждым часом становиться все более отчаянным.
– Мы отобьем корабль!
Прокатилось не слишком бодрое, но неожиданно благодарное «ура». Обретая уверенность вместе с возможностью собраться с мыслями, Дринкуотер продолжил:
– С каждой милей, которую покрывает этот корабль, мы оказываемся ближе к Франции, и вы понимаете, что это означает… – Угрюмый ропот подтвердил, что они очень хорошо понимают. – Нас тут девятнадцать пригодных к бою людей против скольких? … Дюжин примерно трех американцев? Может кто-нибудь приблизительно сказать, сколько они потеряли на палубе?
Народ возбужденно зашумел, что говорило о росте воодушевления.
– Много полегло, когда лейтенант выстрелил из пушки, сэр, – по голосу Дринкуотер узнал Шарплза. За чередой событий он совсем забыл про Шарплза и его присутствие в призовой команде. Странно, но ему стало легче при мысли, что он рядом. – Мы уложили нескольких, еще один на вашем счету, сэр, – в голосе матроса слышалось восхищение.
– Я бы сказал, на нашем счету дюжина, мистер Дринкуотер, – вмешался Хэген: подсчитывать потери – дело сержанта. – Остается, да, дюжины три.
Раздались возгласы, выражающие согласие.
– Так, значит, три дюжины, – продолжил Дринкуотер. В уме у него зрела идея. – Они вооружены, мы – нет. Мы на полубаке, откуда закрыт доступ в другие части корабля. Это то самое место, где мы решили разместить их. – Он смолк.
– Они выбрались, потому что у них был план, еще до того, как мы загнали их сюда. Я… хм… ненароком услышал, как американский капитан сказал лейтенанту Прайсу, что отобьет свой корабль. Это звучало как похвальба. Говорят, что американцы – те еще хвастуны… – хриплое карканье, донесшееся из темноты, могло сойти за смех.
– Но я не вижу, чем это может помочь нам, сэр, – снова вмешался Хэген. – Они-то уже снаружи.
– Верно, мистер Хэген. Они вышли, используя свой план. Подготавливая бунт, они вели себя как образцовые заключенные. Они убаюкивали наше внимание до последнего, а потом завладели кораблем. Если бы не туман, мы сейчас могли быть уже на траверзе мыса Лизард… – он снова смолк, собираясь с мыслями. Сердце его бешено колотилось. – Кто-то говорил мне, что янки строят свои корабли по большей части из мягкой древесины, которая быстро гниет. – Кое-кто из моряков постарше выразил согласие.
– Возможно, нам удасться проломить доски в переборке или на палубе, попасть в трюм и добраться до кормы. Тогда фортуна повернется к нам другим боком…
Люди оживились. Хэген, однако, не был убежден, и с отеческой фамильярностью спросил:
– Но Нат, если мы можем так сделать, почему не могли янки поступить также?
– Да, почему? – послышались голоса.
Но Дринкуотер не сомневался, что это их последняя надежда.
– Не могу сказать точно, – ответил он, – думаю, они боялись, что любой шум возбудит наши подозрения. С нами дело другое… Как бы то ни было, если я прав, у них уже был наготове план, обещающий успех. Нам нужно их превзойти. Давайте поищем, с чего можно начать.
В темноте им потребовалось около часа, чтобы найти в полу кубрика подгнившую доску. В отстутсвии инструментов, Хэген предложил использовать свои башмаки. Шутка еще более подняла дух, поскольку башмаки морских пехотинцев – недолюбливаемых на военных кораблях блюстителей порядка – служили для босоногих матросов излюбленной мишенью для насмешек. Хэген раздолбил доску настолько, чтобы можно было просунуть руку, соразмеряя удары ногой с моментом, когда нос «Алгонкина» зарывался в резкие волны Канала. Ветер окреп, и шхуна неслась, словно породистый рысак. Ее нос ритмичным ударом встречал каждую новую волну, и этот шум заглушал треск доски. Используя проделанное отверстие, доску подняли. Перед ними открылся путь в канатный ящик. Дринкуотер спустился вниз.
Якорный канат шхуны лежал на платформе из дощечек. Под ней плескалась трюмная вода, стекающая к корме. Внизу стояла кромешная темень, но мичман, стараясь не обращать внимания на вонь, двинулся вперед. Протиснувшись мимо каната, он обнаружил поперечную переборку, отделяющую носовую часть корабля от трюма. Доски переборки сильно подгнили и едва держались. Ему нужно было проникнуть за переборку. Проломив доски, он пробрался под канатный ящик. Кто-то пробежал по его ноге. Он похолодел: ему так и не удалось преодолеть страх перед крысами. Переборов себя, Дринкуотер опустился в трюмную воду. Ноги погрузились в ледяную вонючую жидкость. На какой-то миг он заколебался: тошнотворный запах вызывал у него отвращение. Потом им овладела некая непонятная отстраненность – он словно наблюдал за собой со стороны. Натаниэль заставил себя идти дальше. Это напоминало обряд крещения: в этой купели Натаниэлю Дринкуотеру предстояло окончательно расстаться с юностью.
«Алгонкин» шел левым галсом, накренившись на правый борт. По счастливому стечению обстоятельств, Дринкуотер спускался вниз именно по левому борту. Вода стекла на штирборт, предоставив ему «сухой» проход. Но даже сейчас доски покрывала липкая слизь. Стояла полная темнота, и даже напрягая глаза он не мог ничего разглядеть. Все его чувства были обострены, хотя их и забивал почти невыносимый «аромат» трюма. Несколько раз его стошнило, но мичман, преодолевая усилием воли телесную слабость, продолжал идти вперед. Он двигался к корме, перебираясь через шпангоуты «Алгонкина». И убедился в том, на что почти не смел надеяться: строители шхуны не довели сосновые переборки до шпангоутов. Они разделяли пространство трюма, поддерживая настил, образующий его «пол». Между ним и обшивкой корабля оставалось небольшое свободное пространство, идущее вдоль всего судна.