Око за око
Шрифт:
— Так всегда бывает, — кивнул Гровс. — Сначала ты строишь первый объект и смотришь, как он работает. Во второй раз удается улучшить исходный замысел, а начиная с третьего и четвертого можно поставить производство на поток.
— Грамотная теория позволила бы сразу же создать качественное устройство, — сказал Сциллард, голос которого прозвучал излишне холодно.
Гровс улыбнулся. Вот она, разница между ученым, который считает, что теория может адекватно объяснить мир, и инженером, полагающим, что нужно немного поработать, чтобы создать нужный прибор.
— Мы
— Мы делаем все возможное, учитывая наличие материалов и оборудования, — ответил Сциллард. — Если Ханфорд оправдает наши ожидания, мы сможем вскоре начать производство и там, если, конечно, сумеем построить фабрику, не привлекая внимания ящеров.
— Да, если, — мрачно повторил Гровс. — Теперь я жалею, что отправил Ларссена одного. Если с ним что-нибудь случится… нам придется рассчитывать на Ханфорд, опираясь на теорию, а не на факты.
Сциллард бросил на Гровса удивленный взгляд. Физик обладал своеобразным чувством юмора, но его поразило, что генерал тоже способен шутить. После короткого колебания Сциллард ответил:
— Атомные реакторы, которые мы хотим построить в Ханфорде, имеют изящную конструкцию, по сравнению с которой наши нынешние образцы покажутся неуклюжими самоделками. Река Колумбия даст достаточное количество воды для охлаждения — там реакторы будут гораздо эффективнее.
— Доставить оборудование и людей в Ханфорд будет довольно сложно, — сказал Гровс. — Сейчас перевозка любых грузов стала делом непростым. Не следует забывать, что ящеры захватили половину страны.
— Если мы не построим новые реакторы, производство плутония останется малоэффективным, — сказал Сциллард.
— Я знаю, — кивнул Гровс.
Соединенным Штатам предстояло сделать очень много, чтобы выиграть эту войну. Но ведь многого Соединенные Штаты сделать просто не могли… Гровс превосходно владел логикой. И сейчас он об этом пожалел — уж слишком безрадостные получались выводы.
Дэвид Гольдфарб вытянулся по стойке смирно. Мимо проходил Фред Хиппл. Получалось, что Дэвид смотрел на фуражку невысокого командира группы сверху вниз.
— Разрешите обратиться, сэр?
Хиппл остановился и кивнул.
— В чем дело, Гольдфарб?
Гольдфарб помедлил несколько секунд, собираясь с мыслями, и сразу же стал слышен грохот артиллерии. Северный фронт находился всего в нескольких милях. До сих пор ящеры только держали здесь оборону; их основной удар был направлен на Лондон с юга. Впрочем, англичане отбивались с не меньшей яростью.
— Сэр, я прошу вас перевести меня в экипаж самолета, который участвует в сражениях, — сказал Гольдфарб.
— Я ожидал, что ты об этом попросишь. — Хиппл провел пальцами по тонкой линии усов. — Твой боевой дух достоин одобрения. Однако я не могу удовлетворить твою просьбу. Напротив. До тех пор пока исследования продолжаются, я приложу все усилия, чтобы наша команда сохранила свой состав. — Он
— Я понимаю, сэр, но у меня только сейчас появилась возможность поговорить с вами наедине, — сказал Гольдфарб.
Поскольку у него не было офицерского звания, Дэвид ночевал в другой части казарм, отдельно от остальной группы, занимавшейся исследованием ракетных двигателей и радарной установки. Выбрать момент для разговора вне лаборатории, где они все работали, оказалось довольно трудно — а сейчас разрывы снарядов и клубы дыма придавали его словам оттенок срочности.
— Да, я все понимаю. Успокойся. — Хиппл слегка смутился. — Могу лишь добавить, что моя собственная просьба вернуть меня в действующие войска также отклонена. И должен признать, причина показалась мне настолько серьезной, что мне пришлось согласиться. — Он переступил с ноги на ногу — непривычный жест для безупречного офицера.
— И каковы же причины, сэр? — Гольдфарб не удержался и развел руки в стороны. — Враг вторгся в нашу страну, и мне кажется, на счету каждый человек, способный держать оружие.
Хиппл грустно улыбнулся.
— Ты повторяешь мои собственные слова, хотя я, помнится, употребил выражение «забраться в кабину». А в ответ мне сказали, что в моих словах лишь на пенни мудрости, а глупости — на целый фунт. В кабине мы можем быть лишь обычным экипажем, а технический прогресс не должен останавливаться. Тогда, даже проиграв одно сражение, у нас появится надежда на победу в следующем, поэтому — надеюсь, ты простишь меня, если я процитирую слова нашего воздушного вице-маршала, — мы должны оставаться здесь до тех пор, пока нас не эвакуируют или не захватят.
— Есть, сэр, — сказал Гольдфарб. И осмелился добавить: — Но, сэр, если мы проиграем одно сражение, будут ли у нас надежды на другое?
— Убедительный довод, — признал Хиппл. — Если под «мы» ты понимаешь Великобританию, я осмелюсь ответить — нет. Но если ты говоришь обо всем человечестве, то я скажу — да. И если нас эвакуируют, мы отправимся не в горы Уэльса, или в Шотландию, или в Белфаст. Полагаю, нас отправят в Норвегию, где мы объединимся с немцами, — нет, меня не слишком вдохновляет такая перспектива, а по твоему лицу я вижу, что и тебя тоже, — но наши желания едва ли принимаются в расчет. Впрочем, более вероятно, что нам предстоит пересечь Атлантику и продолжить работу в Канаде или Соединенных Штатах. А пока наш долг — оставаться здесь. Все понятно?
— Да, сэр, — повторил Гольдфарб.
Хиппл кивнул, словно им удалось решить все проблемы, и отправился по своим делам. Вздохнув, Гольдфарб вернулся в лабораторию.
Бэзил Раундбуш без особого интереса изучал чертеж. Он поднял голову, когда вошел Гольдфарб, увидел его мрачную физиономию и сразу понял, что произошло.
— Старик и тебя не отпустил сражаться?
— Вот именно. — Гольдфарб махнул рукой в сторону пулеметов системы Стена и запасных магазинов с патронами. — Наверное, они развесили все это хозяйство, чтобы мы чувствовали себя солдатами и не просились на фронт.