Окольцованные злом

Семёнова Мария Васильевна

Они подождали немного, но едва собрались продолжить наблюдение, как из рации послышалось:

«Отбой» — и прошла команда о возвращении на базу.

— Ну вот и ладно. — Дубинин шмыгнул озябшим носом, шумно высморкавшись, улыбнулся Пиновской. — Давайте я возьму Филю, у вас, наверное, руки устали?

— Спасибо, Осаф, вы настоящий друг. — Марина Викторовна тоже улыбнулась, отдала ему собачий повод, и они поспешили за угол, там, в автобусе прикрытия, их ждали Фаульгабер и группа поддержки. Из приоткрытого окна слышалась задорная частушка:

А

на полу в думской уборной Депутат лежит холодный, У него оторваны Половые органы.

Великан, приласкав ручищей кружку с кофе, разгадывал кроссворд в «Вестнике демократии», Толя Громов играл с самим собой в покер на щелбаны, Катя Дегтярева разглядывала «Космополитен», хмурила соболиные брови: красавицы называются! Ни падать не умеют, ни передвигаться «лесенкой», ни подъем переворотом сделать по полной боевой. Ни суплеса, ни мускулатуры. Дешевки.

Услышав собачий визг, она схватила полотенце и первым делом кинулась к Степашке, стала вытирать ей лапы и массировать живот, та вскоре должна была щениться. Филя тут же получил порцию питательного супа, чуть теплого, чтобы не заварить чутье, и, благодарно завиляв хвостом, энергично встряхнулся, в нагретом салоне от него шел пар.

— Хорошо тут у вас— Пиновская и Дубинин нырнули в автобус, усевшись, блаженно вытянули уставшие ноги. — Ташкент.

Глотните. — Кефирыч налил им огненного кофе, порезал торт «Поморский» и, с хрустом сняв пробу, скомандовал водителю: — Давай на базу, в темпе вальса.

Долетели быстро, с мигающими фарами, под вой сирен и проблески сигнальных маяков, в туче радужных водяных брызг.

— Дежурный, ружпарк открывай. — Спецназовцы пошли разоружаться, Дегтярева занялась собаками, а Пиновская и Дубинин, как были мокрые, разомлевшие после кофе и «Поморского», отправились наверх к шефу.

Плещеев был задумчив и мрачен. Он только что вернулся из высоких кабинетов, где ему сказали без обиняков: «Довольно онанировать, Сергей Петрович. Москва жмет, а ты все тянешь кота за яйца. Быстренько сочини сказку, что Берсеньев — это замаскировавшийся Башуров, проводи отстрел и радостно рапортуй. А то ведь Москва бьет с носка, можно самим без яиц остаться».

«Нет уж, все мое пусть будет со мной». Плещеев сурово нахмурился, не спеша закурил и, выдержав паузу, указал подчиненным на кресла:

— Довольно онанировать, господа…

Дела минувших дней. 1966 год

— Себе оставь, пригодится. — Ксения Башурова, давно уже махнувшая неизящную кликуху Крыса на вполне цивильный псевдоним Петрова, осчастливила топчилу червонцем и элегантно вылезла из расписухи.

Стоял погожий летний вечер, в скверике вокруг цветов сирени жужжали пчелы, от нагретого тротуара пахло асфальтом и суетой.

На воротах сегодня торчал дядя Петя — строгий взгляд, благородная седина над ушами, не то полковник, не то капраз в отставке. При виде Башуровой он вроде бы честь отдал даже и моментально распахнул дверь, мол, милости просим. А ведь было время, и поревом крестил, и насчет бабок напрягал, сволочь лампасная.

Чувствуя, что на нее обращают внимание, Ксения остановилась перед зеркалом и, поправляя прическу, быстро глянула по сторонам. Что-то громко лопоча по-своему, из автобуса кучно выгружались узкопленочные, скорее всего лямло, у мимозы порядка побольше, возле киоска с сувенирами пара черноволосых фирмачей — френги или макаронники — вяло мацали русских матрешек. На диване в углу холла затаился старший лейтенант Коновалов, — что, гнида ментовская, усох насчет приставки?

«Покатит, вывеска клевая». Башурова оторвалась от зеркала и хорошо поставленной походкой, от бедра, вальяжно двинулась в направлении ресторана. Она была в английском светло-голубом костюме, строгом, правда, только с первого взгляда. Обтягивающая юбка красноречиво намекала, что ноги под нею красивы и длинны, а кружевная блузка под изящным жакетом нисколько не скрывала отсутствия бюстгальтера. Такой уж у Ксении был стиль — развратно-академический, это пусть сявки таскают черные чулки в крупную сетку и прозрачный нейлон на голое тело, а солидным мужчинам больше нравятся женщины загадочные и с первого взгляда неприступные.

Народу в заведении было достаточно. Сновали между столами халдеи, на сцене уже лабали, однако было пока что не до танцев, — интуристы с увлечением ужинали. Хрустели жареной осетринкой, ели блинчики с черной икрой, наваливались на буженину, поросенка с гречневой кашей жрали и умилялись: а ведь и в самом деле хорошо в стране советской жить!

«Шелупонь». Окинув взглядом жующую толпу, Башурова оценивающе прищурилась и, улыбаясь, привычно двинулась проходом в глубину зала. Неизвестно откуда вывернулся мэтр Владимир Андреевич — бухарик, взяточник, по морде видно, что стукло комитетское, — изящно склонил плешивый пробор:

— Выглядишь, Ксюша, очаровательно. Вон там, в углу.

— Спасибо, Вовчик. — Сверкнув бриллиантами в ушах, она повернула голову и невольно вздрогнула: за столом сидел в одиночестве здоровенный черный болт. Запивая мясо холодненьким каберне, он с аппетитом поедал свиную бастурму.

— Приятного аппетита. — Мэтр как-то странно посмотрел на негра и, отодвинув стул, оглянулся на Башурову: — Прошу вас, сейчас пришлю официанта.

— Спасибо. — Ксения уселась и, скользнув глазами по меню, улыбнулась сотрапезнику: — Извините, вы случайно салат из крабов не заказывали? Съедобный?

— Очень вкусный. — Кожа у негра была цвета переспевшей сливы, лилово-фиолетовая, а по-русски он изъяснялся вполне сносно, густым басом. — Вы во всем так осторожны?

— Как говорил Омар Хайям, не ешь что попало и не люби кого попало. — Башурова многозначительно посмотрела на гостя из дружественной страны и скомандовала подскочившему халдею: — Салат, крылышко цыпленка и маслины, только чтобы непременно были черные испанские. И томатного сока отожмите в большой фужер.

— Будет сделано. — Официант удалился, а негр, потягивая свое каберне, посмотрел на Ксению заинтересованно: — Вы активистка общества трезвости?