Около шеста

Фёдорова Екатерина

Первое выступление оказалось успешным, а вместе с успехом в жизнь Маргарет вошли и приличные поклонники. Один из них, Эмиль Гимэ (богатый промышленник, коллекционер и знаток искусства, создатель парижского национального музея искусства Востока — Музея Гимэ) предложил прекрасной танцовщице выступить у него в музее, прямо среди экспозиции. Это было неожиданно и смело. Перформанс получился скандальным, публика его запомнила. Можно сказать, что именно с него и началась настоящая карьера Маты Хари (это имя ей тоже придумал Гимэ). Выйдя к зрителям в роскошном восточном одеянии, к концу выступления танцовщица оставила на себе лишь нитки жемчуга и сверкающие браслеты. А на дворе-то был 1905 год! Может быть, где-то в борделях или в богемной среде такие танцы и исполнялись куртизанками или подвыпившими натурщицами, но чтобы в музее да при стечении самых высокопоставленных гостей (а там присутствовала на только французская аристократия, но и послы иностранных государств) — такого еще не было! Мата Хари стала сенсацией, у ее ног лежал весь Париж! Газеты писали: «Мата Хари воздействует на вас не только движениями своих ног, рук, глаз, губ.

Не стесненная одеждами, Мата Хари воздействует игрой своего тела». У самой Маргарет особых иллюзий на свой счет не было, вероятно, она все-таки была умной женщиной: «Я никогда не умела танцевать. А если люди и приходили на мои выступления, то этим я обязана только тому, что первой отважилась предстать перед ними без одежды». Она выступала в самых роскошных салонах и особняках Парижа, в прославленном театре «Олимпия», ездила с гастролями в Берлин, Вену, Мадрид, на Лазурный Берег — выступала в опере Монте-Карло. Имя Маты Хари у всех на устах, о ней пишут в газетах, с ней мечтают познакомиться, ею восхищаются, ее обожают, а ее любовниками становятся богатейшие мужчины мира. Жизнь удалась. Начав карьеру в 29 лет, к 31-му она стала богатой и знаменитой. Можно и отдохнуть. Маргарет значительно сокращает количество выступлений и сосредотачивается на мужчинах. Тем не менее зимний сезон 1911-12 она танцует в «Ла Скала», летний сезон 1913 года выступает в Париже. Все это при полных аншлагах, а чаровнице-то уже почти 40! Осенью 1914 года Мата Хари должна была участвовать в балете в берлинском театре «Метрополь», но не вышло — помешала война. Любовники почти все поголовно оказываются на фронте, в бюджете намечается дыра, но «такие девушки нужны Великой Германии» — Мата Хари становится агентом германской секретной службы 111-Ь, а чуть позже еще и французской разведки. Любовники из всех враждующих армий (в том числе и русской) не спасли Мату Хари от печального конца. В 1917 году она была разоблачена французами и арестована. Когда полицейские были уже у нее в номере в «Элизе-палас-отель», к парадной подкатил дорогой автомобиль, из которого выскочил маркиз де Монтессак, он узнал об аресте и хотел спасти свою любовницу, но было уже слишком поздно.

«Знание языков, незаурядный ум и врожденная или приобретенная аморальность (…). Бессовестная и привыкшая пользоваться мужчинами, она тип той женщины, которая создана для роли шпионки», — написал ее следователь в обвинительном заключении. Мату Хари приговорили к смертной казни. Командир экзекуционного взвода, старший лейтенант 26-го стрелкового батальона французской армии так записал свои впечатления об этой женщине: «Ее поведение, когда она шла к месту казни в сопровождении двух монахинь, я бы сказал, выглядело немного театральным. Она обняла своего адвоката, а когда проходила мимо солдат, посылала им прощальные поцелуи. В момент, когда я поднял саблю и скомандовал «Огонь!», она посмотрела на меня с непроницаемым выражением и сказала: «Мерси, месье».

Удивительное дело. На своих семинарах я регулярно убеждаю женщин, что сексуальная привлекательность и красота — это разные вещи, порой между собой абсолютно не связанные. И женщины мне в принципе верят, но с оговорками. Девочки! Посмотрите на фотографии этой женщины, ну где там красота? Грубые черты лица, оплывшая фигура, маленькая грудь, короткие ноги… если бы она хотя бы танцевать умела, можно было бы списать ее популярность у мужчин на волшебную силу искусства, но нет, танцевать она тоже не умела. Ничего лишнего, только секс!

Айседора Дункан

— Извини, это не ты та девушка, что вчера на вечеринке танцевала на столе в одном белье?

— Да ты, должно быть, слишком рано ушел, парень!

Была только одна женщина на нашей планете, способная дать фору Мата Хари и по популярности, и по драматизму судьбы. Ее имя Айседора Дункан. Всю свою жизнь Мата Хари завидовала знаменитой танцовщице, всю жизнь соперничала с ее славой. Смогла ли она ее превзойти? Нет ответа. Изадора Энджела Данкан (именно так правильно произносится ее имя) родилась 27 мая 1877 года в Сан-Франциско. Ее папаша обанкротился и сбежал из семьи еще до ее рождения, оставив жену с четырьмя детьми на произвол судьбы. До 13 лет Айседора проучилась в школе, а потом бросила это бессмысленное, с ее точки зрения, занятие и посвятила себя танцам. В 18 она уже выступала на светских вечеринках в Чикаго. Ее фишкой были танцы «а-ля грек» — босиком и в полупрозрачном хитоне. Для 1895 года это было не просто экзотично, это было круто нереально! Но не стоит сводить ее искусство к пикантной «клубничке», она все-таки была настоящей танцовщицей. Она не облагораживала танцем стриптиз, а развивала классический балет, добавляя в него эмоциональность и освобождая от жесткого формализма. Это был новый подход к искусству танца, когда движение рождалось из музыки, а не предшествовало ей. Не зря Сергей Дягилев сказал, что танцы Дункан нанесли классическому балету «удар, от которого он никогда не оправится». Айседора стала основоположницей всего танцевального модерна. А то, что для полноты самовыражения она минимизировала количество одежды, ну что ж, настоящий художник имеет право на некоторые вольности. Начиная с 1903 года, Айседора активно гастролирует по Европе, участвует в балетных постановках, обрастает поклонниками и последователями, открывает школы танцев: в Германии в городе Грюневальде, в Греции, где для этих целей инициирует строительство храма на холме Копаное в Афинах, позже — в Советской России.

Бенуа так вспоминал об Айседоре Дункан: «Танцы Айседоры произвели на меня (и на очень многих — среди них на будущего нашего ближайшего сотрудника М.М. Фокина) глубокое впечатление и скажу тут же, что если мое увлечение традиционным или «классическим» балетом, против которого Айседора вела настоящую войну, и не было поколеблено, то все же я и по сей день храню память о том восхищении, которое вызвала во мне американская «босоножка». Не то, чтобы все в ней мне нравилось и убеждало. Начать с того, что она, как женщина, не обладала, на мой вкус, каким-либо шармом — тем, что теперь так грубо означается словом sex appeal. Она не отвечала ни одному из моих идеалов (не то, что Цукки, или Павлова, или Карсавина, или Спесивцева, или сестры Федоровы). Многое меня коробило и в танцах; моментами в них сказывалась определенная, чисто английская жеманность, слащавая претенциозность. Тем не менее, в общем, ее пляски, ее скачки, пробеги, а еще более ее «остановки», позы были исполнены подлинной и какой-то осознанной и убеждающей красоты. Главное, чем Айседора отличалась от многих наших славнейших балерин, был дар «внутренней музыкальности». Этот дар диктовал ей все движения, и, в частности, малейшее движение ее рук было одухотворено. После одного из ее выступлений в 1904 г. поклонники решили чествовать артистку ужином, устроенным в верхнем зале ресторана Кюба. Я был среди приглашенных и удостоился чести сидеть рядом с этой несомненно «гениальной», но и шалой в жизни женщиной… Свою ангелобесовскую натуру Айседора тут же проявила. Она, сильно запьянев, вдруг заявила, что желает плясать. Немедленно был отодвинут в сторону стол, все расселись широким кругом, а она, сбросив с себя верхнюю хламиду, и оставшись в одной короткой рубашонке, сымпровизировала вакхический танец («Oh, je vais vous danser une danse bacchiquei»), а под конец грохнулась (не причинив себе ни малейшего увечья) на ковер… Кто-то из устроителей отвез ее затем в «Европейскую» гостиницу, где она остановилась, и рассказывал потом, что и там безумица еще долго не могла успокоиться, плясала, валялась по полу, обнимала и целовала своего спутника. Насилу вырвался».

Среди ее поклонников и любовников нет богатых промышленников и землевладельцев. Айседора любит людей творческих, талантливых: актеров, писателей, театральных режиссеров. Ее роман с талантливейшим театральным постановщиком Гордоном Крэгом закончился рождением дочери Дидры, после чего Крэг женился на другой своей возлюбленной (как выяснилось позже, у него их было множество). Вообще с любовью Айседоре явно не везло. Ею восхищались, ее хотели, добивались, а потом… бросали. Станиславский, в которого она влюбилась, когда гастролировала в Санкт-Петербурге в конце 1907 года, и вовсе отверг ее любовь, предложив ей «остаться друзьями». Остальные от любви не отказывались, но замуж почему-то не звали, и даже счета Айседоры оплачивать не спешили. А она жила с шиком, тратила с размахом и поэтому, хоть она и зарабатывала фантастические по тем временам деньги, перманентно пребывала в состоянии «в долгах как в шелках».

Только в 32 года она, наконец, встретила мужчину, который был готов решать ее финансовые проблемы. Это был наследник империи «Зингер» Парис Юджин Зингер. Плодом их любви стал сын Патрик. Наверное, у них могла получиться хорошая семья, но Айседора не готова была отказаться от карьеры (а также от флирта), а Зингер устал от ревности. Они расстались. Дети Айседоры жили с гувернанткой, почти не видя родителей. Она не особенно переживала по этому поводу, но в 1913 у нее вдруг начались страшные видения: то ей слышался похоронный марш, то появлялось предчувствие смерти. А когда между сугробов ей померещились два детских гроба, она бросила все и помчалась из России (где она в то время жила) в Париж, чтобы увидеть своих детей. Рядом с ними она немного успокоилась. А после этой встречи дети вместе с гувернанткой отправились в Версаль. По дороге мотор заглох, и шофер вышел, чтобы завести его с помощью ручки, забыв включить стояночный тормоз. Мотор внезапно заработал и… тяжелый автомобиль скатился в Сену. Ни детей, ни их гувернантку спасти не удалось.

Айседора не плакала, она тяжело заболела, близкие стали беспокоиться за ее рассудок. И не зря. Однажды, гуляя по берегу, она увидела своих детей: они, взявшись за руки, медленно зашли в воду и исчезли. Айседора бросилась на землю и зарыдала. Над ней склонился молодой человек. «Спасите меня… Спасите мой рассудок. Подарите мне ребенка», — прошептала Дункан. Молодой итальянец был помолвлен, но отказать женщине не смог. Их связь была короткой, а родившийся ребенок прожил всего несколько дней.

Несмотря на свою любвеобильность, замуж Айседора вышла всего однажды, да и то по расчету, причем расчет был не в ее пользу. В 1921 году по приглашению Луначарского она приехала в Советскую Россию и открыла в Москве школу хореографии для детей рабочих. Позже она объяснила свое решение так: «Я устала от буржуазного, коммерческого искусства… Я устала от современного театра, который больше напоминает публичный дом, чем храм искусства, где артисты, которые должны занимать место священнослужителей, сведены вместо этого к роли лавочников, каждый вечер продающих за грош свои слезы и сами свои души. Я хочу танцевать для масс, для рабочих людей, которым нужно мое искусство и у которых никогда не было денег, чтобы посмотреть на меня». Она выступала в Большом, у нее были толпы поклонников и целая плеяда последователей, она дружила с самыми талантливыми и интересными людьми своего времени. Она по-прежнему танцевала божественно и абсолютно против всяких правил, но возраст уже давал о себе знать (а ей на тот момент было уже 44 года). Айседора располнела, недоброжелательно настроенные критики отмечали ее «массивные ноги», «трясущиеся груди» и «нелепый полупрозрачный наряд». Американец Фрэнк Голдер описывал вечеринку на день благодарения в Москве в 1921 году: «Специальным гостем была Айседора Дункан; женщина была либо пьяной, либо сумасшедшей, либо и то и другое. Она было полуодета и просила юношей одернуть ее хитон…». Да, стриптиз в 44 года занятие неблагодарное, но те, кто способен видеть душу танца, разглядят ее и за ширмой уже немолодого тела. Есенин впервые увидел Айседору, когда она исполняла свой знаменитый танец с шарфом под аккомпанемент «Интернационала». «Богиня», — тихо сказал он. Он не знал ни одного европейского языка, она не говорила по-русски. Чтобы выразить свое восхищение, он снимает ботинки и начинает танцевать вокруг «Богини» какой-то дикий невообразимый танец, потом падает ниц и обнимает ее колени. Улыбнувшись, Айседора гладит поэта по льняным кудрям и нежно говорит одно из немногих знакомых ей русских слов: «Ангель». Потом, заглянув ему в глаза, добавляет: «Чиорт!». В этот вечер они уходят вместе.