Олег Меньшиков
Шрифт:
Поэтому свободнее всего Головину с Ольгой. С ней он позволяет себе быть хамом, откровенно презирающим свою сожительницу. Ольга - словно кривое зеркало, в котором он видит себя. Вернее, каким видит его Мари - гнусное отражение предателя, труса. Связь с сексоткой - своего рода мазохизм, месть самому себе за былую доверчивость, неосмотрительность. Главное, за то, что вынужден отказываться от самого себя в глазах жены.
Но от бытовых невзгод - к бытованию души, к траектории, по которой движется артист: Головин собирает силы, стараясь быть во всеоружии, когда сможет отыграться...
Фильм выстроен очень неровно. Композиция его грешит логическими пробелами, в частности, потому, что авторам не удалось органично соединить судьбу Головиных и Саши Васильева.
Одна из самых трепетных сцен фильма, между прочим, тоже новая для Меньшикова, прежде он так не играл,- приход Головина в комнату, их бывшую с Мари комнату... Чтобы уйти от Ольги, ему надо только открыть дверь напротив. Но чего стоит такой переход... Мари лежа на кровати читает "Манон Леско". Алексей молча садится рядом, начинает читать вслух - будто нежные и светлые воспоминания кавалера Де Грие впрямую относятся к прошлому его и Мари. Прекрасный город Амьен полон солнца. Солнце над головами Манон и Де Грие, они молоды, безумно счастливы, они любят друг друга...
Слова аббата Прево звучат как признание Алексея, как просьба о прощении, о возвращении к нему. Как вера, что все еще может вернуться к ним.
Это поступок мужчины. Понимающего, что он сильнее, что он должен взять на себя весь груз прошлого и ответственность за будущее. Меньшиков, раньше упоенно игравший одиночек, которым и в голову не пришло бы забыть о собственной боли, о своих терзаниях, в чем-то питающих их страсти, о гибельной силе, ведущей их к смерти,- в этот раз оказывается героем, для кого чужая мука острее и сильнее личной. И настолько, что он превозмогает обиды, ревность, унижения, предательство в любви. Все это отступает на второй план... Умудренный опытом сыгранного прежде, Меньшиков будто разрабатывает свой комментарий к тому, что ему предложили сценаристы и режиссер.
"У Олега своя кухня",- замечает Варнье о работе Олега Меньшикова на съемочной площадке. Вероятно, это относится и к его принципиальной самостоятельности в решении идеи, движущей героем, и к его актерскому почерку. У Головина такой идеей становится искупление, что не исключает его сильного и нежного чувства к Мари.
Тайная жизнь Алексея, которая и есть его подлинная жизнь, на экране вроде бы внешне никак не проявлена, не конкретизирована, кроме мельчайших деталей. Лишь незадолго до финала сын Сергей рассказывает матери, как все эти годы отец делал все возможное и невозможное, чтобы она смогла вернуться на родину. По внешним параметрам Головин принимает советскую жизнь как норму, как данность. Но актер оставляет некий зазор между тем, что его герой говорит, делает, и тем, что есть истинный смысл его поступков. Как он этого добивается? Прибегну к высказыванию знаменитого артиста старого Художественного театра Ивана Михайловича Москвина: "Знаете, что самое дорогое и высшее? Вот когда удается определиться... остаться вдруг самим собой перед публикой... Вдруг все бросить - задачи, краски,- остановиться, перестать играть: так я полон внутренне...
И ведь что замечательно: ничего мне в эти минуты не надо делать, а оказывается, что на сцене не Я. Москвин, а образ, значит, я не бездействую..."
Позволю себе отнести мысль Москвина о "бездействии" к тому, как играет Меньшиков Головина в лучших эпизодах картины, несколько его молчаливых пауз, особенно, когда никто за Алексеем не наблюдает, он один, он становится самим собою. Разумеется, для этого актер должен обладать не просто прочным профессиональным потенциалом, опытом,- одного этого было бы мало. Нужна душа...
Эти паузы для Меньшикова - точки опоры, личностно, энергетически насыщенные. В них прорыв из "не-жизни" в жизнь, которая, быть может, когда-нибудь состоится для Мари и сына. Пусть не для него, Алексея Головина... Но без осознанного самозаклания он уже не
После побега Саши, которому помогла осуществить это Мари, она арестована. Головин вызван из Киева в Одессу, где все произошло. Собственно, он предполагал, что Мари еще связана с Васильевым. Во время беседы с сотрудником органов все окончательно подтверждается. Оскорбительно уже то, что их мучительная личная жизнь стала достоянием таких людей. Мучительно, что все сделанное Головиным для освобождения Мари теперь ухнуло в связи с ее арестом... И жертва, кажется, напрасна...
Когда в кабинет следователи вводят Мари, Головин старается не смотреть на нее, предпочитая упираться взглядом в омерзительно жирное лицо гебешника, как ни противен ему такой выбор. Только бы не столкнуться глазами с женой...
В героических поступках почти всегда присутствует наивная нота. Прагматик, дитя конца ХХ века, сорокалетний Меньшиков эту ноту начисто отвергает. Тем более о какой наивности может идти речь, если, куда ни брось взгляд, всюду ложь и грязь, измена жены, предательство Саши, которого он принял в их дом как брата ... И все, что происходит сейчас в этой огромной темной комнате,- фарс, и все в нем заканчивается смертью. Мари бурно реагирует на известие о гибели Саши во время побега, но сразу же следователь ошеломляет ее новостью совершенно противоположной, показав парижский журнал с интервью и фотографиями Саши и родной сестры Мари... Головина эти мелочные, грязные манипуляции не удивляют. И не очень волнуют. Правды здесь нет и не будет...
Из прострации его вырывает пощечина, которую следователь дал Мари. В этот момент отброшены все опасения, соображения, трезвые размышления, маскировка. Мужчина не может видеть, как бьют женщину. Вот и все! Просто как всякое внезапное искреннее душевное движение, реализованное в действии, в поступке, характеризующем человека.
...Какой долгий путь пройден Алексеем Головиным, начиная с тех минут, когда он сидел у рояля в кают-компании парохода, на котором он со товарищи возвращался на родину... Музицировал, пел, верил, что жизнь начинается заново,- непременно счастливая, удивительная жизнь. Сейчас перед ним обломки дома, семьи, будущего. Впереди - долгая, безрадостная череда дней, в которой не найдется уголка для надежд. И все-таки свой долг он постарается выполнить...
Меньшикову не раз приходилось играть героя эволюционирующего. Часто, независимо от исхода, он уходил от нас, очистившись, обретя душевный покой. Головин тоже как бы эволюционирует, хотя не столь внешне обозначенно, как это было, допустим, в "Калигуле" или в "Утомленных солнцем". После неожиданного удара, нанесенного в первые советские минуты в Одесском порту, все дальнейшее - сплошные потери, многие необратимы, и Алексей это очень верно осознает, отсекая для себя любые радужные моменты в предстоящей жизни, поэтому его чувственный мир как бы оскудевает, истощается непреходящей замкнутостью, внутренней отторженностью. Страх перед разоблачением отторженность эту усиливает. Так обычная сдержанность Меньшикова, о которой, в частности, справедливо пишет Режис Варвье, начинает переходить в сухость - деловитую сухость, которая нередко заметна у героев средних детективов, когда все так изначально организовано, ударно направлено, работая исключительно на одну идею, на единственную цель. Последняя четверть "Востока-Запада" и выглядит детективом, хотя есть в ней возвращение Мари из лагеря после смерти Сталина и хлопот влиятельной начальницы Головина, есть встреча его и Мари у тюремных ворот, но это "выход" Мари, как говорят в театре. Ее сцена... Наконец, есть еще объяснение Алексея с женой в их первый семейный ужин спустя столько лет. Рядом с нервной, импульсивной бунтаркой Мари еще острее ощутимо одиночество Головина, которое он уже вроде бы не хочет ни с кем разделить. Даже с женой, которую когда-то любил.