Олени
Шрифт:
На этот раз полицейский был явно смущен (мне даже не понадобилось долго его уговаривать) и обещал проверить.
Еще через несколько дней он позвонил, сказав, что надо встретиться. Оказалось — да, обращались. 28 мая в полицию позвонили, и женский голос сообщил о пропаже некоего гражданина, они записали его имя. Своего имени женщина не сообщила. В полиции не обратили внимания на это сообщение. Мало ли подобных случаев?
Я спросил, а не пытались ли в полиции выяснить его имя в процессе идентификации трупа? Мент (сейчас он не проявлял своей
Еще несколько дней я пытался пересилить свои чувства — смесь гнева, отвращения и страха. Мне хотелось всё забыть. Но не получалось.
И тогда я решил сделать еще кое-что.
Я догадывался, кто та роковая женщина Дели из рукописи, хотя они вовсе не знакомились, как он написал, в моем офисе, и в жизни у нее было другое имя.
Я позвонил ей, представился его приятелем, сказал, что ищу его, потому что потерял из виду и предполагаю, что она могла бы знать, где он.
Она ответила, что это имя ей неизвестно.
Однако что-то мне подсказываю, что она лжет, и я решил не отступать.
Сделав ксерокопию рукописи, уже на другой день я, прождав ее довольно долго, поймал ее в ее же офисе. Рукопись вместе с моей визитной карточкой я положил ей на стол и просто сказал: «Прочтите это!»
Она позвонила уже на следующий день. Сказала, что заедет за мной в мой офис в издательстве. Отвезла в то же самое кафе, о котором упоминалось в рукописи, в ее собственное заведение. Значит, я не ошибся — это она!
Заказала себе виски с содовой. Я — тоже. Не сказала «Будем здоровы!» Сказала:
— Да, я Дели! И все именно так, как написано в книге. Но что вам нужно от меня?
— Где он?
— Не знаю! И почему я должна это знать? Он ведь нашел свою Елену. Ее и спрашивайте.
Это я уже знал.
— Он не исчез. Он убит.
— Убит?!
Женщина, сидящая напротив, от неожиданности посмотрела на меня скорее с недоумением, чем со страхом. Казалось, она совсем не поняла моих слов.
Я достал из портфеля копию полицейского протокола, который дал мне мой знакомый мент (естественно — «по секрету»).
Она взяла документ и непонимающе уставилась на него. Сначала долго смотрела лишь на фотографии. Потом начала читать текст. Но, не выдержав, расплакалась. Я смотрел, как она рыдает, совершенно забыв о моем присутствии. Потом, взглянув на меня, произнесла:
— Я так его любила!
И зарыдала снова.
— Но он Вас бросил.
Она продолжала непонимающе смотреть на меня, рыдая, и было странно видеть эту сильную на вид женщину — слабой, как тающая вблизи сильного огня тонкая свеча.
— Я говорю — он Вас бросил.
На
— Я знала, знала, что она отнимет его у меня.
Мне захотелось узнать, что же, на самом деле, стало причиной их разрыва.
— Но что случилось тогда? Почему Вы так отреагировали? Почему? Они флиртовали?
— Нет, нет. Они не были знакомы. Он ее даже не видел раньше. И она тоже. Но я знала, знала, что это случится.
Я ничего не понимал.
— Да, всё так, всё так, как он пишет. Они даже не видели друг друга. Но я почувствовала, что она отнимет его у меня, — и снова зарыдала. — А может быть, всё это из-за меня?.. Но нет, нет! Я знала, она отнимет его у меня.
Я не слишком понимал ее логику, вообще женскую логику, и уже давно даже не пытаюсь ее разгадывать. Не слишком верил я и в женские слезы, хотя ей почему-то верил.
— Госпожа, а ведь это улика против Вас!
Она, рыдая взахлеб, продолжала все так же непонимающе смотреть на меня.
— Я говорю — это улика против Вас.
Она по-прежнему плакала.
— Вы что — никогда не читали криминальных романов? Дикая ревность брошенных женщин — один из самых распространенных мотивов для убийства.
Наверное, я был слишком жесток с нею, но она смотрела на меня все так же недоумевающе, словно не поняла вопроса, да, наверное, и не слышала его.
Но я уже знал — это не она. Впрочем, я вообще не думал об этом. Я знал. У меня не было никаких доказательств, но человек, очевидно, способен верить и без доказательств, повинуясь неясной интуиции.
Правда, вжившись в свою роль детектива, я подумал, что следующим подозреваемым мог бы стать ее муж. А что? Прекрасный мотив — ревность обманутого супруга. Я был с ним бегло знаком — видный столичный бизнесмен, прожигатель жизни. Его занимали только деньги, и измена жены (даже если бы она его вдруг заинтересовала) ничего для него не значила — его вполне устраивало ее полное безразличие к его куда более многочисленным любовницам и то, что она сама делает деньги (и немалые).
Дели тоже не интересовалась своим супругом, но мой знакомый и ее бывший любовник, кажется, зацепил ее глубже, чем я мог предположить. Потому что (не только из-за слез) я видел, как глубоко она страдает. И из-за его гибели, и из-за того, что он предпочел ей другую. И я позавидовал покойному, сумевшему пробудить такую любовь.
Однако мысль о том, кто и почему его убил, не оставляла меня — не столько из-за чувства какого-то долга по отношению к убитому (мертвому было уже все равно, кто его убил). Близких у него не было, кроме двух Елен (впрочем, еще нужно было найти вторую) и этой рыдающей рядом со мной женщины, которую я даже не знаю, можно ли назвать близкой. Мысль о его смерти не уходила — это была мысль и о моей собственной возможной смерти.