Олимпиец
Шрифт:
– Планета должна принадлежать кому-то одному. Иначе останется повод для вечного конфликта, – не сдавался Флакк. Не то чтобы ему нравилась эта версия. Отнюдь. Но как только он вспоминал изувеченную девчонку, так сразу начинал говорить суконным языком официального канала сената.
– А как же Старая Земля? – спросил Келл. – Там сотни разных систем и территорий.
– Старая Земля – это богадельня! – огрызнулся Флакк. – Приют для беспомощных граждан и огромное кладбище сгинувших цивилизаций. Недаром наши старики уезжают
– А кто мы? Новые цивилизации? – Переспорить Келла еще никому не удавалось. – Что нового мы создали, скажи? Только повторяем, как попугаи, старое…
– Конечно, мы – новые! – неожиданно подал голос Павел, хотя до этого делал вид, что дремлет на своей койке и очередная дискуссия подчиненных его не интересует.
– Но чем мы отличаемся от неров? Тем, что их реконструкторы взяли за основу Возрождение, а наши – Древний Рим? У нас эмблема – орел, а у них – совершенный человек Леонардо да Винчи! – все больше распалялся Маркелл, он вообще был заводной, спорить кидался по любому поводу.
Флакк ожидал, что Эмилий Павел продолжит спор, но тот вновь накрылся одеялом с головой, предоставляя другим чесать языки.
– Мы мыслим по-разному. У нас – Республика, сложная юридическая система и чувство долга, у них – император, гедонизм и наемные убийцы браво, – продолжил отстаивать свою точку зрения Флакк, видя, что от Павла словесной помощи не дождешься. Не то что в бою.
– Если чем мы и отличаемся, – не унимался Келл, – так это тем, что у наших патрициев есть генетическая память. Все остальное только форма, которую в любой момент можно отбросить.
– Орк! Отбросить! Все переделать! Ну конечно! Сразу видно, что у человека отец избирался народным трибуном, – хмыкнул Флакк.
– А у тебя дядя заседает в сенате, а отец командует линкором «Сципион Африканский» – это тоже сразу видно, – парировал Келл.
– Видно одно: мы слишком давно бездельничаем, – опять подал голос из-под одеяла Эмилий Павел. – Образ мыслей можно отбросить лишь с головой.
– Меняю: две головы на одну мысль! – засмеялся Келл.
Флакк в деталях запомнил этот разговор, потому что это был их последний вечер в блиндаже.
В тот вечер Серв где-то разжился бобами и принялся варить густую похлебку с грудинкой, но не в кухонном комбайне, а в котелке, на печурке, рассчитывая угостить друзей настоящей бобовой похлебкой с дымком и специями. Варил он долго, печь давным-давно раскалилась докрасна, но почему-то проклятые бобы никак не желали развариваться. Время от времени Серв подносил ложку к губам, старательно дул, пробовал варево и всякий раз морщился.
– Может, это какие-то местные бобы? – предположил Келл.
Серв предъявил свою добычу, обычный мешок для продуктов, на котором значилось: «Бобы, 50 кг, собственность армии Лация».
Мешок достался им полный: Серв его лично вскрыл.
– Есть все равно придется, – меланхолично заметил Келл, – мы
Он отобрал у кашевара ложку и попробовал:
– Странный, однако, супчик…
Потом стал пробовать Павел. Съел три ложки, поморщился. Флакк тоже разжевал пару бобов, после чего ложка вернулась к Серву.
Повар-самозванец еще полчаса колдовал над кастрюлей, потом опять приступил к дегустации.
Так и слопали легионеры в конце концов весь суп из недоваренных бобов. А потом кинулись в латрины, закуток у границы купола, отгороженный каменной стеночкой. Там было три удобных стульчака, и торф насыпан, чтобы отбить запах. Но в этот раз торф не помог – вонь стояла жуткая. К утру обитатели бункера истребили все содержимое аптечки и лежали на походных койках пластом, поднимаясь лишь для того, чтобы посетить латрины. Один Флакк был на ногах (хотя «учреждение» все же посетил не единожды) – он с младых лет питал отвращение к бобовому супу и съел лишь пару ложек, предпочтя на ужин пищевые таблетки и сухари.
Утром центурион Ивар вызвал к себе Павла и приказал отвезти всех любителей бобовой похлебки в госпиталь легиона. Ехать было недалеко, к тому же в тыл, лету чуть больше часа на скутере. Но так уж вышло, что покидать когорту было плохой приметой – уедешь, не вернешься. Даже когда Павлу прострелили обе ноги, он в госпиталь не поехал, Ивар привез медика с хирургическим автоматом, тот сделал операцию прямо в бункере. Две недели Павел по территории лагеря ползал на самодельных салазках с гидроприводом, будто робот недоделанный, лишь бы в центурии своей остаться.
Но в этот раз Ивар был неумолим – в госпиталь, и точка.
«Мне игры в героизм ни к чему», – заявил центурион. Опасался он грибковой и амебной дряни, которую можно с легкостью подцепить на болотах, – болезни выкашивали легионеров во время этой кампании не хуже лазера и плазмы. На всякий случай велено было взять с собой немного бобов для анализа.
Поездка в госпиталь не предвещала неприятностей: на фронте было затишье, очередное перемирие, пока генералы наверху (в прямом смысле, ибо встречи происходили на орбите Фатума) пытались договориться о разделе планеты.
После неудачной попытки Лация прорвать фронт и захватить несколько высот на севере, боевые действия прекратились. Неры больше не получали подкреплений, но и Лацию неоткуда было взять свежие силы. Правда, транспорты с боеприпасами и продовольствием прилетали. Но ни людей, ни даже роботов-триариев взамен выбывших метрополия не давала. Ситуация патовая. Ни один из противников не хотел уступать, но и ни один не мог победить.
– Чтобы посрать, на болотах не будем останавливаться, – предупредил Павел. – Всем надеть подгузники, по две пары, чтобы до госпиталя дотянуть. Броненагрудники оставить в лагере, надеть только шлемы.