Он где-то здесь
Шрифт:
— Подумать тебе полезно, — со скрытым раздражением роняет Бардин…
— Я слушаю, Таисия Николаевна, — прерывает Пал Палыч воспоминания Снежковой.
— Знаете, Толя чувствовал свою гибель! — вдруг выпаливает она. — Такой был тоскливый и никак не хотел ехать! Перед дорогой он зашел в кабинет…
…На диван брошены плащ, шляпа и пресловутый чемодан. Артамонов бесцельно бродит по комнате, отрешенно разглядывая пустые полки и голый стол, трогает пальцем верхнюю доску шкафа.
— Неизвестно, откуда пыль, — бормочет Снежкова. Прислонясь к косяку, она наблюдает за Артамоновым.
— Толюшка! — не выдерживает женщина. — Ну чего ты так переживаешь?!
— Не мешай. Я думаю о жизни.
От непривычности ответа Снежкова теряется…
— Я, говорит, думаю, — повторяет она теперь Знаменскому и Томину. — «Не мешай думать», понимаете? Он предчувствовал! Он как знал!
— Умоляю вас не плакать! — вскакивает Томин. — Поговорим о другом. Вот вы познакомились. Кстати, где? Голосовали ближе к городу или уже недалеко от поселка?
— А при чем поселок? Я к тете ездила в Сосновку. Это по Киевскому. На возвратном пути Толя и подвез.
— Он был с чемоданом? — спрашивает Знаменский. Оба настороженно ждут ответа.
— Да, спереди в ногах мешался. («Заладили с этим чемоданом», — думает она в раздражении).
Наутро после допроса в кабинете Знаменского проводится опознание. Как положено, вместе с двумя другими мужчинами того же примерно возраста и комплекции Снежковой показывают Бардина.
— Знаете ли вы кого-либо из этих людей? — обращается Пал Палыч к Снежковой.
— Да, в середине — Антон.
«Зачем нужна столь официальная процедура? — думает она. — Может быть, она чревата опасностью для обходительного, любезного Антона?» И, глядя на него с неловкостью, Снежкова добавляет:
— Извините…
— Пожалуйста, Тася, пожалуйста, — иронически улыбается тот.
Звонит городской телефон.
— Минуточку, — говорит Пал Палыч в трубку и кладет ее на стол.
Артамонова позвонила Знаменскому из дому, по настоянию сестры. И теперь объясняет следователю причину своего звонка. Прижав трубку к уху, Артамонова ждет, пока Пал Палыч освободится.
— Товарищ Знаменский?.. Это Артамонова. Простите, что мешаю, но каждый день неизвестности — для меня мука!.. Приедете?.. — Предложение Знаменского неожиданно. — Нет, пожалуйста, раз вы считаете… Я немного нездорова, застанете в любое время. До свидания.
— Сюда?! — всплескивает руками Бардина.
— Да.
— Галочка, только не пугайся, это, наверно, с обыском.
Артамонова своим характерным жестом вскидывает руки к вискам.
— Боже, до чего я дожила!
— Где у тебя фотографии, письма? Я унесу, чтобы не рылись. Хоть это!
— Нет, Аля. Пусть обыскивают! Мне прятать нечего.
Бардина понимает, что ей надо как-то подготовить сестру.
— Галочка, родная… — начинает она, терзаясь тем, что предстоит выговорить. — Это ужасно, но я наконец должна тебе рассказать кое-что… Лучше уж я…
— Весьма пышная церемония, — улыбается Бардин, оставшись после опознания с Пал Пальнем. — И велика вам радость, что Толя возил меня к своей бабенке?
— Возил, между прочим, на «Волге», показывал дорогую мебель и так далее. Следовательно, вы знали о его второй, тайной жизни.
— Хм… Один — ноль.
— И безусловно догадывались, что дело не чисто. Человек вы неглупый, бывалый.
— Даже сиделый, — замечает Бардин, поняв, что Пал Палычу известно о его судимости.
— Да, не скрою, поинтересовался вашим прошлым.
— И представляете, что я за фрукт, — это звучит в вашем голосе.
— Разубедите, если не так.
— Хорошо, — помолчав, соглашается Бардин и, решившись, рассказывает уже без понуканий. — Заложили меня тогда собственные коллеги. Два резвых молодых человека сдали органам. Я был слишком сильный конкурент. Но я успел сесть, когда за валютные операции еще давали два года. Пока за проволокой — казалось ужасно много. Но едва приехал домой — указ: до высшей меры. И читаю в газете, что те резвые молодчики пошли под вышку. Представляете, что я чувствовал?
— Надеюсь, не только злорадство?
— Что вы! Готов был благодарить за прежнюю подлость! Решил: стоп! Судьба подарила жизнь — но четко предостерегла. Не скажу, что я суеверный, но мистическое было ощущение. Да… Ну, вспомнил свое музыкальное образование, пристроился работать, женился. Теперь вот средней руки организатор в области легкой музыки. Как валютчик был гораздо талантливей. Но зато на каком боку лег, на том и просыпаюсь.
— Ладно, верю. Но тогда я спрашиваю вас, спрашиваю человека, который со всем этим покончил: зачем вы меня путали разными баснями?
— Старый служака, что вел мое дело, твердил классическую фразу: «Следствию все известно, советую признаться». Сейчас следствию, видимо, почти ничего не известно, и все равно советуют признаться… — Бардин говорит скорее грустно, чем насмешливо. — Вы не учитываете одного обстоятельства, Пал Палыч. В происходящей драме центральное лицо — не я, не вы, не погибший Толя, а его жена, Галина. Вам — служба, мне — семейные неприятности. Над ней же в буквальном смысле разверзлось небо! Не встречал человека, настолько помешанного на честности и долге. Обычной женщине стыдно, скажем, не иметь модного пальто. Галине стыдно иметь что-нибудь, чего у других нет!
— А чем плохо?
— Скучно! Я к ней очень привязан — выросла на глазах. Но скучно. Ходячая добродетель.
— Она знает про вашу судимость?
— К сожалению.
— И не верит в ваше перерождение.
— Она верит, что горбатого могила исправит. — В его тоне застарелое раздражение. — Думаете, мы с Алей сочинили про находку в расчете на какое-то там вознаграждение? — Он машет рукой. — Да Галина и не взяла бы ни за что! Чужие деньги. Но… ее надо понять. Смерть, похороны — это она перенесла стоически. Выходит, с одной стороны, — железный характер. А в то же время ее свалить ничего не стоит. Расскажи я про Анатолия всю правду — сразу, и неизвестно, где потом искать: в психушке или под трамваем! Так что мы больше Галине голову морочили, не вам. Чтобы на тормозах, понимаете? К тому же надо было чем-ничем сдвинуть ее с идеи, будто я свернул на старую дорожку и Анатолия потянул.