Он и две его жены
Шрифт:
– Потому что тебя обвиняют в совершении убийства.
– Знаю, но ведь это не доказано. Даже если они будут меня судить, то осудить не смогут. Сколько раз я должна повторять тебе это, Билл?
Она с минуту молчала; на ее лице появилось выражение того упрямства, которое доводило меня до бешенства.
– Трэнт передал мне то, что ты ему говорил, но я сказала, что ты соврал. Сказала, что у тебя идефикс в отношении меня, и что ты хочешь стать мучеником.
Я взглянул на нее с яростью.
– Ты что, спятила?
– Почему? Ведь ты должен держаться Коллингхемов, в твоей жизни это самое важное, верно? Ты все делал ради этого.
В этом была вся Анжелика! Снова то же самое! Упрямая, как мул, она одна на свете имела право быть мученицей. И вдруг я перестал ее ненавидеть, потому что она уже не имела надо мной никакой власти и не могла быть для меня искушением. Теперь я был свободен от нее, она стала просто одной из многих женщин – неумных, беспокойных, исполненных наилучших, но никогда не реализуемых намерений, – которые в сущности являются женщинами и ничем более.
– Здесь не о чем спорить, – сказал я. – Сейчас я позову сюда Трэнта, ты возьмешь назад свое идиотское заявление о моем самооговоре и расскажешь ему правду.
Анжелика какое-то время стояла неподвижно, внимательно присматриваясь ко мне, как если бы видела меня впервые в жизни.
– Ты серьезно говоришь все это?
– Разумеется. Очень серьезно.
– Но... но я все еще не понимаю, почему...
Мне очень хотелось ответить: "Потому что тем самым я раз и навсегда вычеркну тебя из моей жизни". Но я этого не сказал. Я только спросил:
– Разве это важно, Анжелика?
– Может быть...
Вдруг все упрямство и высокомерие исчезли с ее лица. Слабым, чуть слышным голосом она сказала:
– Билл...
Я взглянул на нее, удивленный и растерянный, а она неожиданно быстро шагнула ко мне.
– Ах, Билл, теперь я могу тебе признаться, что ужасно боялась. Я была убеждена, что ты никогда не пойдешь на риск, чтобы помочь мне...
Ощутив прикосновение ее рук, которые некогда имели надо мной такую власть, которые даже теперь вызвали во мне идиотскую реакцию, я сказал, чувствуя, как во мне пробуждается страх:
– Бога ради, Анжелика! Неужели ты считаешь, что я сделал это in-за любви к тебе?
Она резко отстранилась от меня, как если бы я ударил ее по лицу. Ее улыбка угасла, а на лице проявились замешательство и смущение.
– Я думала... Когда ты это сказал... Тогда почему ты решил рассказать все Трэнту?
– Потому, что хочу спокойно смотреть на себя в зеркало, – ответил я. – И еще хочу спокойно смотреть в лицо Бетси, не чувствуя себя законченной дрянью.
Я знал, что сказанное мной для нее ужасно; но я знал и то, что должен поступить ужасно, чтобы уйти от этой трогательной, но совершенно ложной интерпретации ею всего, что между нами возникло. Но когда я это сказал, облегчение и удовлетворение, которые я должен был обрести в этой путаной ситуации, куда-то ушли. Все, что теперь должно было произойти, стало пустым, тщетным, унылым.
Спина Анжелики сгорбилась; теперь она казалась старой и измученной. Она сказала очень тихим голосом:
– Я... я-то думала, сидя там, в камере, что уже упала на самое дно... А ведь я только теперь начинаю туда скатываться!
Она взглянула на меня.
– Ладно, вызови Трэнта. Я скажу ему все, что ты хочешь.
Глава 17
Я вышел из комнаты. Обратился к стоявшему в коридоре полицейскому, чтобы он попросил лейтенанта Трэнта прийти сюда. Когда полицейский ушел, я остался в коридоре, так как даже мысль о том, что я снова окажусь один на один с Анжеликой, казалась мне невыносимой. Я вошел в комнату вместе с Трэнтом и тут же объявил ему, что Анжелика готова подтвердить мои показания. Через минуту в комнату вошел полицейский с машинкой для стенографирования. Трэнт велел мне подождать в коридоре, пока Анжелика будет давать показания. Затем он вызвал еще одного полицейского, который спустя некоторое время вышел из комнаты вместе с Анжеликой. Они прошли мимо меня и исчезли за поворотом коридора. Анжелика на меня даже не взглянула, я тоже старался избегать ее взгляда. Затем я вошел в комнату и еще раз повторил свои показания, которые полицейский отстучал на машинке. Это длилось не особенно долго, хотя мне казалось, что я нахожусь здесь уже века.
После ухода полицейского я спросил:
– Ее освободят сейчас же?
– Это не так просто, дорогой мистер Хардинг. Сперва нужно собрать все показания. Я полагаю, что мисс Ходжкинс подтвердит ваши слова. Я должен с ней увидеться.
Он должен еще раз допросить Элен! Я уже видел ее лицо, выражающее злобное удовлетворение: наконец-то ей представился случай разоблачить этого негодяя Хардинга. С этой минуты начнутся мои новые муки.
– Должен ли я вызвать ее сюда? – спросил я Трэнта.
– Нет, мистер Хардинг. Но мы можем вместе поехать к вам на квартиру.
Мы воспользовались полицейским автомобилем. Трэнт, погруженный в свои мысли, молчал, и это было мне на руку. Бетси, к счастью, была в своем офисе. Мы застали Элен одну в детской комнате. При виде нас она тут же встала, опустила глаза и приняла исполненную уважительности позу образцового и готового к сотрудничеству гражданина, ожидающего вопросов со стороны должностного лица.
– Вам, наверное, известно, мисс Ходжкинс, – начал Трэнт, – что некая Анжелика Робертс была задержана полицией в связи с убийством Джеймса Ламба. Эта особа была первой женой мистера Хардинга. Мистер Хардинг только что дал показания в полицейском управлении; он заявил, что вместе с мистером Коллингхемом склонил вас утаить правду в отношении событий той ночи, когда было совершенно преступление.
Элен взглянула на Трэнта, потом на меня и спросила:
– Склонил утаить правду, вы говорите?
– Мистер Хардинг показал, что мисс Коллингхем вообще не была в его квартире в тот вечер и что это Анжелика Робертс находилась здесь, когда было совершено убийство. Если говорить точнее, он показал, что вы застали их ин флагранти [10] . Вы, конечно, понимаете, как это важно для Анжелики Робертс, и вам не нужно опасаться, что изменение ваших первоначальных показаний повлечет какие-нибудь неприятности для вас. Я хочу от вас одного: чтобы вы сказали правду!
10
На месте преступления (лат.).