Она это может
Шрифт:
Я стою над ним и думаю: «А ведь дело-то дрянь!»
Тут раздался телефонный звонок в комнате наверху, где я только что был, в комнате Риббэна.
Прыгаю через две ступеньки. Телефон стоит на маленьком столике в углу. Подбегаю, хватаю трубку и говорю: «Алло».
Какой-то тип отвечает:
— Это вы, Риббэн?
— Да, чем могу служить и кто вы такой?
— Говорит Джимми Клив. Кошен у вас? Если да, пусть подойдет к аппарату.
— Послушайте, Джимми, это Кошен.
— Да, вот как? Мне показалось, вы сказали, что это Риббэн?
— Я так и сказал, потому что хотел узнать, кто ему звонит. Рассчитывал что-нибудь
— Что вы имеете в виду? Я бы скорее сказал, что дело пахнет керосином у нас. Шеф рвет и мечет, потому что вы до сих пор так и не появились. Он приказал мне вас разыскать во что бы то ни стало. Уже одиннадцатый час. Что там с вами стряслось?
— Послушайте, передайте старику, что, кажется, произошло нечто серьезное, что может иметь важные последствия, ясно? Сами садитесь в «джип» и побыстрее приезжайте в клуб. Машину оставьте в конце улицы и топайте сюда пешком. Чтобы все было шито-крыто, понятно?
— О'кей, Лемми. Договорились. Сейчас я выезжаю.
— Огромное спасибо, Джимми.
Опускаю трубку на рычаг, беру свечу, спускаюсь по лестнице и снова принимаюсь рассматривать Риббэна. Он лежит, как и ранее я описывал, прижавшись к перилам головой по направлению к нижней площадке. Я опускаюсь на колени и присматриваюсь повнимательнее. Его левая рука подвернулась, но кончики пальцев высовываются наружу. Они сжимают какой-то предмет. Я вижу авторучку, с которой даже не снят колпачок.
Беру носовой платок и осторожно вытягиваю ручку из пальцев Риббэна. Это французское перо, которое можно достать на черном рынке. Потом ощупываю жилетный карман Риббэна и обнаруживаю в нем двухдюймовый карандаш. Опускаю этот огрызок назад и застегиваю ему среднюю пуговку. Потом сажусь на ступеньки и жду приезда Клива.
Таковы дела!
Закуриваю новую сигарету и думаю, что же такое тут произошло. Как мне кажется, в данном деле нет никакого смысла. Но такова жизнь. Если бы происходили только разумные вещи, жить было бы много проще, как заметила одна дамочка, когда ее дружок ушел к блондинке. Я перестал ломать себе голову без толку, решив отдохнуть.
Прошло десять минут и появился Клив. Он поднимается по лестнице, легко и бесшумно перепрыгивая через две ступеньки. Я наблюдаю за ним поверх перил, как ловко и красиво он проходит по освещенному нижнему маршу. Привлекательная личность! Мне нравятся его физиономия, его манера выражаться, да и многое другое. Может быть, он сможет разобраться, что здесь происходит.
Клив выходит из-за поворота лестницы и буквально замирает на месте, увидев меня на ступеньках со свечой в руке и Риббэна, с которого хоть картину пиши: ребенок, заснувший в лесу.
— Господи Иисусе! Что вам известно об этом? — воскликнул Клив.
— Ровнешенько ничего, Джимми. Я подумал, что вы меня просветите.
— Послушайте, Лемми! Что стряслось?
Он стоял, опершись одной рукой о стенку, и глазел на мертвого Риббэна.
— Вы знаете ровно столько же, сколько и я. Я пришел сюда минут пятнадцать назад, за пару минут до вашего звонка. Внизу видел Леона, тот мне сказал, что Риббэн наверху в своей комнате. Я поднимался в полной темноте и не заметил его на ступеньках. Даже наступил на его пиджак и прошел мимо. Решил, что кто-то что-то обронил. Вошел в его комнату и убедился, что она пуста. А тут вы позвонили.
— Скверная история. Мне она совсем не нравится. Вы осмотрели его комнату?
— Да. На столе лежат бумага, конверты, промокашки, как если бы он собирался написать письмо.
— Да. Он вечно писал письма кому-нибудь, этот Риббэн. Он был такой.
Клив посмотрел на верхнюю площадку и проговорил задумчиво:
— Понимаете, с этой лестницы ничего не стоило свалиться вниз… в такой темноте.
— Это ваша версия, да?
— А почему бы и нет? Послушайте, на столе были ручка и чернила или только одна бумага?
— Ни ручки, ни чернил. Просто бумага, ну и конверты еще.
— Вот-вот. Понял. Парень дожидался вас и сел писать письмецо или же сделать какие-то заметки, но неожиданно сообразил, что у него нет ни ручки, ни чернил. Ясно? Он бегом бежит с лестницы, чтобы попросить их у Леона. Но падает и ломает себе шею. Вот как оно было.
— Да? Нет, это не проходит, Джимми!
— Что вы хотите сказать?
— Взгляните на его правое ухо.
Я поднимаю свечу повыше. Он наклоняется и смотрит на Риббэна.
— Ну и что? — спрашивает он. — В ухе у него вроде какой-то желтый воск, да?
— Это не воск. Это доказывает, что у него сломано основание черепа. Он и не думал ломать себе шею. Кто-то ударил его сзади чем-то тяжелым, может, мешком с песком.
— Что? На ступеньках-то? Вы утверждаете, что его кто-то поджидал на лестнице, когда он проходил мимо? Но ведь это же бессмыслица, Лемми?
— Я тоже не усматриваю в этом никакого смысла. Только его никто не ждал на лестнице. Послушайте, Джимми, я представляю себе это таким образом. Риббэн сидел за столом, собираясь начать писать письма, но он не обратил внимания на то, что ему нечем писать. О'кей. Кто-то в темноте неслышно поднимается по лестнице. Дверь открыта, потому что Риббэн ждет меня. Тот, кто вошел, сильно ударяет его сзади по затылку. У него для этого была подходящая поза. Потом его стягивают вниз и пристраивают на ступеньках возле перил с тем, чтобы какой-нибудь парень, — тут я подмигиваю Джимми, — вроде вас, подумал, будто он свалился с лестницы и свернул себе шею.
— Ну, может быть, вы и правы. У вас закурить не найдется?
Я даю ему сигаретку. Он прикуривает ее, снова опирается о стенку и о чем-то крепко задумывается. Через несколько минут он спрашивает:
— Что скажете на это? Я рассуждаю так: ему надо было написать письмо, но у него не оказалось чернил. Тогда он поднялся и побежал вниз по лестнице попросить карандаш или что-то еще у Леона, поскользнулся, упал и сломал себе шею. Вот моя версия, и я намерен ее придерживаться! Что касается желтой жидкости и перелома основания черепа, о'кей, пусть будет так. Они не станут особенно переживать, если мы сейчас отправим его в мертвецкую и доложим начальству, как это все произошло. Все будет о'кей.
— Все будет в наилучшем виде, разумеется. Но зачем это нужно? Ведь кто-то прикончил Риббэна?
Джимми рассердился:
— Господи, Лемми, у вас совершенно не варит котелок. Послушайте, вам сегодня вечером приказано встретиться с шефом. Вы должны дать ему объяснение, как могло случиться, что вы распустили язык с красоткой Мерселиной. Он не в восторге от такого поведения.
— Это мне известно. Ну так что?
— А вот что: с кем разговаривала Марселина? Кто ее допрашивал, когда ее задержали? Кто сумел ее расколоть и выудить сведения о вас? Не Риббэн ли часом?