Она могла бы встретиться с Феллини
Шрифт:
Раздался телефонный звонок. Я подошла и зарыдала в трубку.
– Привет, Любаня, что, муж закуролесил? Все женщины рыдают, когда мужики по бабам бегают.
– Это я за-ку-роле…сила. Понимаешь, ты тогда не пришел, вот я и заку-ро-ле-си-ла в кафе…
– Любаня, что ты сделала? Куда я не пришел, повтори… В какое кафе, спокойно.
– Ты опять начинаешь?
– Я и не собирался с тобой ни в какое кафе! Меня вообще в стране не было!
– Врешь, Жорик!
– Какой я тебе Жорик?! Саня придет, вот я ему про Жорика все и расскажу.
– Если ты не Жорик, то кто?
– Василий меня зовут, забыла, что ли? Давай колись!
– Случилось!!! Вась, случилось!
Как
2011 год
За что?
Утро для меня в тот день началось с недоразумения. Под пятницу приснился сон с неприятнейшим сюжетом, Я почувствовал боль в ноге, да так сильно, будто меня заковали в кандалы. В полудреме я сучил ногами, переворачивался с боку на бок, даже подпрыгивал на кровати, но вериги продолжали давить с новой силой.
К рассвету я все-таки освободился «из заточения» и с радостью побежал, прихрамывая, босиком мимо белой церкви с луковичными куполами. Уловить, что за место, было невозможно. Смутно, очень смутно ощущались толчки в спину и эхо крика женщины: «Наши, ваши…»
День выдался душным, пасмурным и влажным. При открытом окне в воздухе ощущалось напряжение. Какие-то мошки, комары и нестерпимые звуки «дзы-дзы» только добавляли нервозности в мои и так растрепанные чувства. Эти «дзы» становились с каждым часом все пронзительнее и кусачее. Я встал с головной болью и гнетущей мыслью: «Как я смогу доковылять в таком состоянии по неотложному мне делу через весь город?» Сердце перехватывало и замирало. На всякий случай перед выходом «присел на дорожку», перекрестился и поцеловал икону.
Со стороны проезжей улицы старомосковский особняк был похож на купеческий дом. На первом этаже лабазник из кирпича, а на втором, деревянном, вырисовывались маленькие окошки с железными решетками. Я вошел через калитку с зубчатым забором в глухой дворик и поднялся на второй этаж.
После трехчасового ожидания в коридоре вошел робко и сел на кушетку. Молодая девушка лет тридцати в распахнутом белом халате с высокой прической посмотрела на меня искоса и продолжила строчить на бумаге. Она была похожа на воробьиное перышко, невесомое и серое. В ее беглом взгляде не было ни сочувствия, ни улыбки, ни гнева, в общем, ничего не было, что заставило бы меня перестать волноваться. Я подумал, наверняка ее пожурили за опоздание на работу или за недобросовестного пациента. А быть может, и вовсе не ругали, просто устала от июльской духоты и ей пока не до меня. В душе я хотел оправдать ее и себя за битых три часа убогого и унылого покоя в больничных коридорах. Я сделал несколько шумных движений руками, достал большой клетчатый платок и вытер со лба испарину. Но, уткнув свой курносый нос в карточку, девушка не отреагировала, и между нами образовался вакуум. Прошло минут пять, не больше, и она все-таки зыркнула на меня. Миг оборвался. Я вздрогнул и заглянул в ее глаза, но вскоре еще больше онемел от волнения. Я так испугался, что в воздухе забормотали одни шипящие звуки, и я закашлялся. Передохнув минуту-другую, заговорил еще более невнятно и сбивчиво, все хотел подчеркнуть важность визита, чтобы ускорить процедуру. Но моя болтовня только нарушила более или менее спокойную обстановку.
Почувствовав слабость моей натуры, девушка в белом оживилась и вскоре прервала меня:
Мы до половины третьего. Если
– Я не хочу на его место. Мне нужна справка.
– А зачем вам справка?
– Для продажи квартиры.
– Какой квартиры?
– Своей, какой же еще!
– А вы где жить будете?
– А зачем вам знать?
– Я все хочу про вас знать! Так вы продавец?!
– Ну да.
– К продавцам у нас особый подход.
– А что это значит?
– Требования более высокие. Где вы работаете?
– Нигде.
– Как вас понимать?
Здесь она прервалась и посмотрела на меня уже с особым любопытством, насквозь просверлив мой череп взглядом.
– Я драматург.
– Значит, с режиссерами работаете?
– Похоже, что так.
– Последнее место работы?
– Не помню.
– Почему?
– Послушайте, если нужна трудовая книжка, то я ее привезу.
– Все-таки, может быть, вспомните?
– В библиотеке два месяца.
– Всего лишь два?
– А сколько надо?
– А что было потом?
– Да что вы в конце концов?!
– Если отвечать отказываетесь, будут последствия.
– Какие последствия? Я пришел за справкой для банка, вот и все. Я никогда у вас на учете не состоял.
– Для банка, говорите? Тогда поговорим о сексе. В настоящий момент имеете половую связь?
– Что?
– Вам не послышалось.
– А причем тут связь? Про какую такую связь вы только что намекнули?
– Про половую, про какую же еще?!
– Вы в своем уме?
– Так все же? Как часто вы этим занимаетесь? А если нет, то почему?
– Отвечать?
– Я жду.
– Значит, отвечать?
И вот на этом каверзном вопросе влетела медсестра. Она так быстро и горячо говорила о пропавшей карточке, что я сразу ощутил крепкий узел на своей шее. С каждым мгновением ремни затягивались все туже, потому что речь зашла о мужчине «не с нашего участка». Дверь была чуть-чуть приоткрыта, и я уставился на мужчину в полинявшей клетчатой пижаме. Он несмело просунул сначала старомодный чемоданчик, а уж потом подпихнул себя и быстро закрыл дверь. Я заметил, что его луковичный череп, не скрываемый волосами, напоминал одну из глав той церкви, что привиделась мне во сне, и я испуганно насторожился. Врач тоже заметила перемену в моем лице, и ее тональность приобрела уже другую окраску. В непроветренном кабинете бледный пациент постепенно растворялся в воздухе со слезами на глазах:
– Я? На госпитализацию…
– Вам придется подождать в коридоре.
– Но прием закончится через пять минут…
– До завтра! Вы, что, не слышите? У меня связь расстраивается.
Я понял, она говорила обо мне. И говорила так, будто ничего не существовало приятнее и значимее, чем я, беспомощный и беспокойный, который ерзал на кушетке с перекатыванием сердца в груди уже больше часа.
Тщедушный мужчина снова заистерил:
– Мне нужна больничная койка!
– Ему тоже.
Когда девушка в белом холодно ответила прозрачному мужчине, а меня еще раз «отфлюорографировала», я догадался, что она не шутит. Подхватив жиденького с чемоданом, она быстро вывела его из кабинета. И здесь я заметил, что она прихрамывала. Я остался в кабинете наедине с осыпающейся и поблекшей лепниной, испытывая уже отдельные подергивания в коленках и плечах. Мой разум поплыл от простукиваний, обследований, кардиограмм и от бессмысленных расспросов. Мне уже было наплевать на мое «комильфо», и я из последних сил завопил: