ООН в Азии и Африке

Шубин Геннадий Владимирович

Впрочем, если кто-то из солдат ФАПЛА узнавал, что я служил в Куито-Куанавале, то сразу восхищались — о, битва за Куито-Куанавале! Они это помнили.

Были случаи, когда я сталкивался с унитовскими генералами. Это получалось так: поскольку я знал португальский язык, меня иногда привлекали для работы с ними, переводить. Например, там был один майор, француз, иногда просил меня помочь в беседах с местными военными. Он был военным консультантом Специального Представителя Генерального Секретаря ООН в Анголе — то есть, начальника миссии. А Специальный Представитель был малиец — Блондин Бей его звали, который говорил принципиально только по-французски, хотя миссия была англоязычная. И он постоянно таскал с собой переводчика на английский и на португальский — как раз и мое счастливое сочетание.

А командующий войсками ООН в Анголе был зимбабвиец,

весь очень важный из себя генерал, который тоже португальского языка не знал и не утруждал себя его изучением. А у этого генерала был адъютант — майор-замбиец, с которым у нас сложились хорошие отношения. Так этот адъютант мне несколько раз звонил, просил помочь, потому что приходили унитовские генералы, или просто представители местной стороны.

Хорошо помню одного генерала унитовского, тоже очень важного. Поскольку тогда было уже замирение, их планировали ввести в состав ФАПЛА, — была такая программа (название не припоминаю). Уже не помню, по какому вопросу приходил этот генерал, только я всё это дело переводил, минут сорок шёл разговор, а когда мы уже выходили, этот генерал спросил меня, кто я такой и откуда, и откуда у меня такое хорошее знание португальского языка. Я ответил, что военный переводчик и здесь уже служил. Он спросил, где служил, слово за слово, и когда он услышал, что служил я в Куито-Куанавале, то очень обрадовался — оказалось, что мы фактически друг против друга там воевали. А потом он говорит: ну, слава Богу, сейчас уже мир будем строить, и спасибо за то, что снова приехали нам помогать создавать новую Анголу. Интересная беседа состоялась. Долго жал мне руку, сказал, что если вдруг чего, мол, «если будут обижать, обращайся, никаких проблем не будет».

Были и неприятные моменты, связанные со встречами с унитовцами. Когда прилетели на унитовский аэродром. Случилось это так. Шли мы на посадку…не на Уамбо, а на Андуло. Моя задача, как бортпереводчика, была наладить связь с вышкой, чтобы нам разрешили посадку. В Луанде нам дали частоты, я связывался, связывался — никто не отвечает! Я говорил и по-английски, и по-португальски — бесполезно! В итоге, командир принял решение, что сами заходим и садимся. И когда мы сами зашли и сели, прибежало несколько человек, местных, с автоматами, и один из них орал по-английски, что-то типа — долбаные русские, вечно они все делают по-своему, и все такое прочее. У всех у них были, конечно, весьма свирепые рожи, честно скажу. Ну, я все это выслушал, потом стал объяснять, что нам дали частоты, взял бумажку с этими частотами у летчиков, показал им. Те в ответ — да эти частоты не используются уже несколько месяцев! Я — но нам-то их дали в штабе ООН в Луанде, мы-то по приказу летим, мы люди подневольные! В конце концов, подошёл какой-то с виду неприметный человек, причём одетый не в форму, а вообще, чёрт знает во что, что-то им рявкнул на местном «мумба-юмба». Они тут же прекратили орать и смылись. А он подошёл как-то сбоку ко мне и спросил, может ли он полететь на нашем вертолёте. Естественно, я спросил его, кто он такой. В ответ услышал, что он — подполковник УНИТА. Тогда мне стало понятно, почему те горлопаны так быстро ретировались. Само собой мы его подвезли, «чего ж не порадеть хорошему человеку».

Естественно, задача наша как переводчиков была — по возможности, подобные конфликты гасить.

Отношения с гражданским населением Анголы как у вас складывались?

Как с гражданским населением (улыбается)! Приезжаешь на базар — когда я уже в Уиже служил, во второй приезд — вступаешь в разговор, в магазине то же самое. Враждебного отношения мы не замечали. Ездили по городу, решали вопросы, эксцессов не было.

Когда я в 1996 году только прибыл в Анголу, меня сначала определили на службу в Лубанго, где находился штаб нашего отряда. Это было что-то вроде стажировки — чтобы я понял, что это за работа такая, офицер по связи и взаимодействию. Я пробыл там месяц с небольшим, вроде как проявил себя с положительной стороны, и меня отправили в Луанду.

В Лубанго тоже не было никаких особых проблем в общении. Более того, иногда приходилось выступать арбитром в конфликтах местной стороны, когда «кто-то на кого-то наехал». Было один раз такое, что наши на кого-то наехали — в буквальном смысле, наша российская машина сбила местного ангольца. Прибежал здоровеннейший нигериец из военной полиции ООН, тут же встал на нашу сторону, начал трясти за шиворот этого местного, быстренько выяснил, что тот был

пьян и сам вывалился на дорогу. А потом и говорит мне: «Ни в коем случае не поддавайтесь на подобные провокации. Он может специально выскочить на дорогу, прямо перед самой машиной, чтобы потом с вас денежку содрать, якобы на лечение!» Мы с этим нигерийцем очень быстро подружились. Потом его уже перевели в Луанду — я его встретил, когда сам там оказался, он уже сидел в офисе военной полиции.

Там мы столкнулись тоже по похожему поводу — в одном из округов наши врезались во что-то, машину разбили, а это всё требовалось вычитать из зарплаты. В подобных случаях сразу начиналось расследование военной полиции ООН, потом гражданской полиции, которая тоже существовала в войсках ООН, ангольской местной полиции. Была составлена куча документов, наши ребята привезли мне эту папку. А поскольку я хорошо был знаком с уругвайцами в военной полиции — мы ведь жили с ними на Вилле Алиса — то побежал сразу к ним: что делать? Они мне ответили, что в принципе, раскрутить это дело могут, и тогда будут неприятности, могут наказать на приличную сумму. Но посоветовали сходить в офис, где сидели, в том числе, и офицеры civil police, гражданской полиции, поговорить с ними.

И вот, прихожу я в этот офис, а я до этого там вообще ни разу не был, хотя миссию уже нормально знал. Не ради красного словца или хвастовства говорю, но так вышло, что вскоре после приезда я там уже разве что не ногой открывал любую дверь, меня все уже знали. Единственное, что было плохо, что кадры там часто менялись, и приходилось заново налаживать отношения, тащить снова людей в бар «Голубой берет» — это был такой ооновский кабачок, сажать человека «на иглу», так сказать, угощать и налаживать мостики. Обычно там были либо негры, либо азиаты — индусы, пакистанцы и прочие, поэтому им такое обращение очень нравилось, и они быстро становились если не друзьями, то приятелями.

И вот — возвращаясь к теме — захожу в этот офис непонятный, думаю, что это ещё за офис такой? Как-то раньше я решал все вопросы через военную полицию — там служили наши соседи-уругвайцы. Одно время были ещё бразильцы, с которыми просто не было никаких проблем, там был один бразилец, у которого имелись какие-то крутые связи, так он запросто «тушил все пожары», и свои, и наши.

Захожу в этот офис, поворачиваю голову налево — а там сидит этот нигериец! Он меня как увидел — «Джеронимо!» Вскочил — а он огромный, здоровый — подбежал, сграбастал меня в объятия, чуть не задушил. «Как ты здесь, я думал, ты в Лубанго!» Короче, объяснил я ему, что меня привело в этот офис. Он мне — давай документы, сейчас всё сделаем, только не волнуйся. Начал просматривать — а там папка громадная была!

Много получается в этой истории ремарок! Ну, да одно за другое цепляется, расскажу ещё и про особенности ооновского делопроизводства. Мало того, что местная сторона очень любила писать бумаги, так ещё и бюрократия в ооновских войсках была просто кошмарная! Когда некоторые говорят про советскую бюрократию, так и хочется ответить, что эти люди ооновской бюрократии не видели! Но что было для нас, славян, хорошо — бюрократия у них была прямая и тупая. А у нас-то бюрократия всегда была творческая! Поэтому с их тупой бюрократией нам обходиться было очень просто. У них как: есть рамки закона, и шаг влево-вправо — попытка к бегству, что уже запрещено. Как говорит Задорнов, у них есть формат, и вне этого формата мыслить они не могут. Что всегда, или почти всегда, позволяло нам находить какие-то лазейки.

И этот нигериец только присвистнул: «Джеронимо, ну ничего себе папочка! Ты зайди завтра, я пока со всем этим ознакомлюсь». Взял у меня телефон. Я не растерялся — говорю ему, мол, надо же встречу отметить! Он с радостью согласился, и говорит: слушай, мне один приятель привёз бутылку московской водки, надо нам с тобой её выпить! Нигериец мне, жителю Москвы, предлагает выпить московской водки (смеется)! Я согласился, конечно, смотреть на неё, что ли?

На следующий день, часов около десяти, раздается звонок: «Джеронимо, заходи!» Я прихожу к нему — и он мне говорит: дело, конечно, дохлое, и очень серьёзное, потому что получилось осложнение. Как оказалось, местная полиция успела подать сведения об этой катастрофе в Луанду, что тут «оония» машины бьёт, да ещё и русские. Всех тонкостей я уже не помню, только что-то там было недоработано, какие-то формальности не учтены. Но мне ещё наши сказали, что, в принципе, всё произошло не по их вине, и нигериец это в документах увидел!