Опаленная юность
Шрифт:
Смирнова-Медведева, Зоя Матвеевна
Опаленная юность
[1] Так помечены страницы, номер предшествует.
{1} Так помечены ссылки на примечания.
Смирнова-Медведева З. М.Опаленная юность. — М.: Воениздат, 1967. — 152 с. — (Военные мемуары). —
Аннотация издательства: Биография Зои Матвеевны Смирновой-Медведевой типична для людей того поколения, чью юность опалил огонь войны. Судьба привела ее в легендарную чапаевскую дивизию, оборонявшую Одессу и Севастополь. Там она была пулеметчицей. Воспоминания З. М. Смирновой-Медведевой не претендуют на широкие обобщения. Она поставила перед собой скромную задачу: воскресить некоторые страницы замечательных подвигов солдат-чапаевцев, воздать должное их беспредельному мужеству, выдержке и стойкости.
Содержание
Глава первая. В степи под Одессой [3]
Глава вторая. У стен Севастополя [29]
Глава третья. Госпиталь [78]
Глава четвертая. Сквозь вражеское кольцо [97]
Вместо эпилога [142]
Примечания
Глава первая.
В степи под Одессой
Кромешная тьма. Такая бывает только на юге в конце лета пасмурной ночью. И мелкий дождь.
Мы прибыли в Сочи за полночь и, выгрузившись, тотчас направились к причалу. Город и порт были окутаны темнотой. Словно придавленные ею, мы переговаривались почти шепотом, будто громкая речь тоже могла нарушить светомаскировку.
Где-то рядом, выпирая из темноты, светятся гребни морских волн. Они бьются и шипят между черной громадой корабля и причалом. Я знаю, что есть корабль и причал, но скорее угадываю, нежели вижу их во тьме.
Держась за вещмешок впереди идущего, мы поднимаемся по шевелящимся под ногами сходням. На борту по одну сторону трапа стоит командир нашей маршевой роты лейтенант Иван Самусев. По другую — моряк-часовой. Самусев считает бойцов, поднимающихся на борт, дотрагиваясь рукой до каждого.
Гуськом, продолжая держаться друг за друга, мы проходим в трюм. Там горит вполнакала несколько лампочек. На палубе вповалку лежат незнакомые бойцы. Они спят, тесно прижавшись один к другому, как [4] патроны в обойме. У каждого в головах тугой вещмешок, каждый обнимает руками винтовку. По тому, насколько привычна для спящих эта поза, как даже во сне они держат возле себя оружие, я поняла: эти солдаты не раз бывали в деле. Меня не обманули ни их новые шинели, ни новая обувь. Очевидно, часть возвращалась на фронт после переформирования.
Сами-то мы выглядим по-другому. Вещмешки у нас угловатые, уложенные неумелой рукой, и
Бойцы нашей маршевой роты долго переговариваются. Самусев молча ходит по узкому проходу между лежащими солдатами и покуривает в кулак.
Корпус корабля мелко вздрагивает, подчиняясь ритму работающих машин. Раздается протяжный гудок отхода. Качает сильнее. Удары волн по обшивке становятся настойчивее: мы вышли в открытое море.
Многие уснули или, как я, делают вид, что спят.
Закрыв глаза, думаю о том, что вот сбылась моя мечта. Еду на фронт не телефонисткой, не медицинской сестрой даже, а настоящим бойцом-пулеметчиком. Никто из товарищей по роте не мог бы сказать, что на учебных стрельбах я действовала хуже других или мне давали поблажки. Нет, поблажек не было. Иногда даже казалось, что ко мне относятся строже, чем к остальным.
Теперь все это позади. Завтра, самое позднее послезавтра я займу место у пулемета не на стрельбище, а на передовой. Я очень смутно представляю бой, в котором доведется участвовать, и, наверное, поэтому мысленно тороплю события...
По кораблю заметались частые звонки тревоги. Кто-то заглянул в люк. Я увидела, что уже светает.
Послышался прерывистый гул самолетов.
— Оставаться на местах! — крикнул Самусев.
Он с несколькими незнакомыми командирами стоял у трапа, ведущего на верхнюю палубу.
Проснувшиеся бойцы растерянно посматривали друг на друга. Корпус корабля задрожал от выстрелов зенитных орудий: фашистские самолеты ревели теперь прямо над нами. Пули цокали по палубе и обшивке. [5]
В трюме у нас по-прежнему полутемно. Лампочки, казалось, светят совсем тускло. И так же тускло было на душе. Одно дело — находиться во время налета наверху, другое — сидеть в слабо освещенном трюме...
Поодаль послышался взрыв.
— Сбили! Наши зенитчики фашиста сбили! — прошуршало по трюму. И хотя самолеты врага продолжали обстреливать корабль из пулеметов, бойцы в трюме повеселели.
В разгар очередной атаки самолетов примостившийся рядом со мной пожилой черноусый боец поплевал на пальцы, пригладил усы и громко сказал:
— Что, сынки, притихли? Давайте песню споем! Что б ни случилось, с ней веселее!
Черноусому никто не ответил. А он, как ни в чем не бывало, душевно предложил:
— Я начну. А вы подтянете.
И запел неожиданно высоким, чистым голосом:
Ты не вейся, черный ворон...
Тут уже не выдержал наш Анатолий Самарский. Взял баян, растянул меха. Тесно стало песне в трюме. Она наверняка долетела до зенитчиков, которые вели огонь по вражеским самолетам. Зенитки забили чаще.
Потом прозвучала команда «Отбой».
Незаметно шел час за часом. Наши соседи по трюму — бывалые солдаты — вели себя много сдержаннее нас, необстрелянных новичков. Я не понимала, в чем дело. Только потом, в конце пути, один из них сказал: